Оба пленных что-то залопотали. Суетолог это оборвал:

– Цыц мне! Сказано же, в обиду не дадим. Может, и в обменный фонд засунем, если на вас нет крови… или если откупитесь чем-то важным.

– Не хочу мiнятися, – пробурчал Микита. – На бiса менi ця довбана вiйна, щоб здохнути, як собака? Деремнув би свiт за очи…[8]

– Ишь, вояка, – пробормотал Сашка, добавив что-то совсем не детское. Александра кольнуло то, сколько чистой, незамутненной, обжигающей ненависти было в этой короткой фразе.

– Не хочешь – заставлять не будем, – сказал Суетолог. – Если, конечно, ты в крови не замарался. Сашка, я все понимаю, но нам бы в больничку, у нас командир раненый.

– Да пустяки, – отмахнулся Юсуф. – Царапина.

– Хренапина, – передразнил его Суетолог. – Только что чуть сознание от боли не терял, пока я ему обезбол не вкатил.

– Идем, – деловито кивнул Сашка. – Только это… пусть эти фраера позади идут, сами знаете, как у нас к этой сучьей породе относятся.

Так что маленький отряд перестроился – впереди пошли Сашка, Александр и Суетолог, за ними – пленные, а за теми – Юсуф и Возила.

– А вы, дядьку, чьих будете? – спросил Сашка, оказавшись рядом с Александром. Тот не успел ответить, его опередил Возила:

– Наш он, софринский. Только в отставке уже четверть века, по ранению.

– А до нас з чем пожаловали? – спросил Сашка, игнорируя Валеру.

– Сына ищу, – вздохнул Александр. – Говорят, ты тут всех знаешь, из наших, правда же?

– Ну, всих не всих, а народу знаю багацько, – подтвердил Сашка. – Я ж везде хожу, все подмечаю. Старшие говорят, кмитлывый, ну, тобто сообразительный, як по-нашому. Я ще до нашого языка не привык, дядьку, все на их клятой мове балакаю… А так тут по-другому нельзя, хочешь выжить – все примечай.

– Тебе имя Александр Северов что-то говорит? – спросил Александр. Сашка пожал плечами:

– Не-а, тут всех позывными зовут. Ваш сын из ополчения, чы як?

– Да, в ополчении служил, – подтвердил Александр.

– Ну, Сашек у нас тут хоть греблю гати, – ответил парень. – Я и сам Сашка. И в ополчении их хватает, не каждый второй, алэ досыть. Может, приметы какие скажете?

– Я тебе фото покажу, как придем к месту, – пообещал Александр. – У меня его фотки на телефоне.

– Фото, то добрэ, – кивнул Сашка. – В лицо я точно тут всех знаю, кого на дороге видел, кого так. Да мы уже и пришли.

Пока Александр вел разговор со своим тезкой, темнота постепенно рассеивалась. Они вышли в довольно широкий сводчатый коридор; здесь, в стенных нишах, под не горящими газозащитными лампами, какие можно увидеть в шахтах, тлели, кое-как рассеивая темноту, масляные лампы-жировики (местные называют их «каганець»). По этому слабо освещенному коридору команда дошла до тупика, в котором, справа и слева от массивной двери, были самодельные амбразуры. Из амбразур торчали стволы оружия – АК-47 слева и ДП справа. Пространство перед дверью было лучше освещено, здесь горели две газозащитные лампы вроде тех, что встречались им раньше.

– Света давно нема, – пояснил Сашка на своем суржике. – В Бахмуте ще до войны перебои были, бывало, що по полсуток света не было. Мамка ругалась, а батя как-то спи… саный генератор притащил, так и перебивались.