Война была неизбежна, и то, что мы опередили врага, – Божья благодать и огромная заслуга нашего Верховного главнокомандующего, заслуга генштаба и Министерства обороны, для которых у наших «патриотических» СМИ не находится доброго слова.

– Знаете, а я этого боюсь, – внезапно сказал лейтенант. – Не того, что убьют, а того, что комиссуют по ранению. Как я смогу жить на гражданке, когда тут такое?

– А другие как живут? – спросил Возила. – Взять твоего кума, у которого СТО…

– Нормально будешь, – вторил ему Суетолог. – Будешь работать, детей растить. У нашего Юсуфа двое уже. Месяц назад еще один был, так этот живчик съездил в отпуск прошлой весной…

– Вы как обращаетесь со старшим по званию?! – возмутился лейтенант, машинально поднимая раненую руку, будто защищаясь от подколок подчиненных. – Я это… ну…

– Ой, тоже мне, нашел чего стыдиться, – парировал Валера. – У самого пацан – красавец, будущий кадет, а теперь еще и дочка. А я тут брожу по тоннелям, а там, на гражданке, у меня никого, кроме родителей…

– Найдешь еще, – успокоил его Суетолог. – Дурное дело нехитрое. А у меня, кажется, с Оксанкой серьезно, братцы…

От этой новости вся команда замерла, даже пленные.

– С Оксанкой? – переспросил Возила. – Той, что шины зимние привозила?

– И свитер с оленями ему вручила. – Кажется, лейтенант обрадовался возможности отыграться в безобидной пикировке по поводу его личной жизни. – А этот олень ничего не понял.

– Мне вот свитер не подарили, – кивнул Валера. – Сразу видно, что она к тебе неровно дышит…

– Чья б корова травку ела, – спокойно ответил Суетолог. – «У меня никого нет на гражданке!» Ага, да на тебя девки только так западают – от Черниговщины до Бахмута, где ни станем на привал, этот уже с кем-то обжимается.

– Глупости это все, – на этот раз смутился уже Валера. – Фигня, ни о чем, а я про серьезное…

К этому моменту они уже оказались на ровном месте и шли вперед по коридору. Здесь было так темно, что казалось, что коридор заполнен черной тушью. Фонарики, конечно, освещали дорогу, но и только, да и светили они недалеко.

Зенитчик, который спускался по лестнице позади всех, в коридоре умчался вперед, прямо в чернильную темноту, которая для собаки, видимо, не была помехой. Впрочем, когда группа остановилась на импровизированный привал, пес вынырнул из темноты – как будто от чернильной массы оторвался оживший комок, и, подбежав к Юсуфу, пару раз глухо гавкнул и тихонько заскулил, как скулят собаки, желающие выйти с хозяином на прогулку.

– Что говоришь, брат? – спросил собаку Юсуф. – Так, впереди люди, не чужие, свои, и вроде даже Зенитчик кого-то из них знает. Но бдительности не теряем…

– Стой, кто идет? – раздалось из чернильной темноты. Голос был детским, и он показался Александру знакомым.

– Чего ж ты, брат Сашка, своих не узнаешь? – спросил Юсуф. – Или тебе по форме представиться?

– Да, – донеслось из темноты.

– Ох, ну ты и язва, – улыбнулся лейтенант. – Будь по-твоему. Юсуф, из Софринской, со мной двое моих, пассажир и пара пленных.

– И Зенитчик. – Темнота расступилась, выпуская из своей мрачной утробы уже знакомого Александру паренька. Теперь он мог рассмотреть его поближе. На вид парню было не больше десяти. Он действительно был похож на отрока Христа, с тех редких икон, где Его изображают уже не младенцем, но еще и не взрослым. Только вряд ли Христос носил бы танкистский шлем, кем-то заботливо укороченный и подшитый ватник, вылинявшие до белизны некогда синие джинсы и не по размеру большие ботинки, также заботливо кем-то подогнанные по ноге. И, конечно, пистолет-пулемет неизвестной Александру конструкции для образа юного Спасителя был совершенно чуждым. – Вас-то я зразу срисовал, по Зенитчику, а потом и так. Приезжего тоже знаю, бачыв сегодня в машине дяди Димки-Невидимки. А вот эти двое – явно бандеры, и здесь им не рады.