Слышу, как друг поднимается и приближается ко мне, ровняясь по плечи. Поворачиваю голову и встречаюсь с его взглядом, давящим сверху.

— Я так понимаю, этот человек я?

В ответ лишь киваю.

— Кабаев использует меня. Я хочу уйти. Но не смогу этого сделать, если буду постоянно отвлекаться на эту девчонку.

— Ты ведь понимаешь, что для тебя это не кончится ничем хорошим. — Гаджи хмурится. — Отдай девчонку, забери деньги и уезжай. Начни жизнь сначала. Ты заслужил это. — Гаджи кладет ладонь мне на плечо, сжимая его. — Поверь, Кабаев сделает все, что в его силах, чтобы Ягумнов сдох мучительной смертью. Месть свершится в любом случае. Тебе нет смысла рисковать.

Досадливая злость взвивает к самому горлу, потому что мне не объяснить то, что я даже не знаю, как называется. Одна мысль, что я могу отдать ее тем ублюдкам, оборачивается пламенем в груди. Ведьма давно уже забралась в мой мозг, а своим бесстрашием и непокорностью сводит с ума. Вот только вся эта дерзость исходит из нее лишь потому, что дрянная девчонка поняла, рядом со мной у нее есть все шансы сберечь свою шкуру в целости и сохранности. Я сам дал ей понять это, когда вколачивал свой кулак в голову мрази, позарившейся на ее тело.

— Я не могу отдать ее! — вырывается из меня слишком резко. — Что, блядь, непонятного? 

Гаджи убирает руку с моего плеча, а потом сжимает губы, смеряя меня пристальным взглядом темно-зеленых глаз. Будь его воля, просверлил бы мне череп.

— Только не говори…

— Гаджи, — обрываю его на полуслове. — Я прошу тебя о помощи, а не лезть ко мне в душу.

Цокнув, он отворачивается, засовывая руки в карманы брюк.

— Я никогда не понимал тебя, Миша.

— Но всегда был рядом.

Гаджи кивает в такт своим невысказанным мыслям, прежде чем соглашается, все еще глядя перед собой.

— Хорошо. Привози девчонку, — голос тихий, спокойный, в привычной ему манере, но я знаю, что кроется за всем этим. Осуждение. Желание поставить на правильный путь. Огородить друга от беды. Однако Гаджи больше ничего не говорит. Знает, что бесполезно. Ну что поделать, таков я.

— Обещаю, это ненадолго. — Теперь я кладу руку другу на плечо, вкладывая в голос всю свою благодарность: — Как только выпущу мозги ее папаше, разберусь с Кабаевым, мы отпустим девчонку на свободу, и я уеду, но до того времени прошу помочь мне. 

— Куда ты меня везешь? — сквозь туман воспоминаний пробивается голос девчонки, он отравлен ненавистью, на которую она имеет полное право.

Поворачиваю голову в ее сторону, впервые смотрю на нее после произошедшего в штабе и жалею об этом, потому что взреветь готов от того, что вижу в ее глазах. А обрубленные пряди, подобно лезвиям, скользят прямо по самому сердцу.

Отворачиваюсь, крепче сжимая руль до скрипа кожаных перчаток.

Снова мыслями возвращаюсь обратно в штаб, где среди шакалов она пыталась выстоять в одиночку, не прогнуться перед ними. А сама тряслась как осиновый лист, но все равно не послушала, провоцировала Кабаева одним только взглядом, даже несмотря на страх, от которого ее глаза горели ярким пламенем.

Вот только это представление было не для нее, и даже не для Ягумнова, а для меня. Кабаев ждал, что я вмешаюсь. Поэтому и позволил ей спрятаться за моей спиной, а сам упивался происходящим. Думал, проучит меня. Покажет перед своими людьми мою слабость. Ублюдок смотрел прямо мне в глаза, мечтая увидеть в них поражение, пока девчонка опаляла мне спину частым дыханием и обещанием.

И я готов был слушать их, как самую сладкую мелодию, когда-либо льющуюся из ее дерзкого рта. Насладиться этим моментом, когда она признается, что нуждается во мне. Но не мог, и вместо того, чтобы дать то, что от меня все ожидали, сам схватил ее за шкирку и толкнул к Кабаеву. Избавился от ее мольбы, как от назойливого жужжания, которое раздирало мое сердце на части. Вот только это сердце было уничтожено много лет назад. Ее отец убил во мне все, чего так жаждали шакалы, эти падлы ждали, что я обнажу перед ними душу.