Я знала, как это действует, потому что видела такое сотни раз. Знала, что должна сделать. Как это было всегда. Мужчины под моей властью видели то, что хотели: как я отдаюсь им в самых немыслимых позах. Как они делают со мной самые грязные вещи, я играла их тайными фантазиями, как хотела. Здесь надо было сделать то же самое, а потом развернуться и выйти, оставив Богдана с мыслью, что я обслужила его по полной.

Получить нужное мне разрешение так.

Но я была зла. Я была очень зла, и эта ярость кипела в крови, грозя превратить меня в подобие Михаила, если я сейчас просто не дам ей выход. Поэтому я указала Богдану на пол и приказала:

– На колени! Ползи!

Искрящиеся руны втекали и впитывались в него, и, несмотря на то, что я уже сотни раз играла с сознанием мужчин, такого я не делала никогда.

Я никогда. Никем. Не управляла.

Богдан, подчиненный моей воле, опустился на колени и так, на коленях, двинулся ко мне.

– Ты больше никогда не будешь наказывать мою дочь из-за меня. – Когда он приблизился ко мне, я взяла его за подбородок и заглянула в глаза. – Больше никогда не станешь меня оскорблять при ней. Больше никогда не сделаешь ей больно, и сейчас, когда я выйду отсюда, ты нам разрешишь гулять. Потому что тебе очень, очень стыдно за то, что ты пытался ее использовать. Ты разрешишь своим сыновьям играть с ней. Ты меня понял?

Богдан покорно кивнул, и я отпустила его подбородок.

– Я выйду за дверь, и ты отдашь все распоряжения своему секретарю.

Я знала, что он все исполнит, но магию отзывала постепенно.

– Сейчас ты поднимешься, сядешь за стол и вспомнишь только наш разговор, в котором мы ссоримся, я прошу тебя, и ты соглашаешься.

Я подменяла его воспоминания с привычной легкостью, создавая иллюзии, которые останутся с ним вместо случившегося. Просто разговор. Просто моя просьба. Просто его согласие.

Закончив, я позволила рунам успокоиться, и только после этого вышла из кабинета. Кивнула секретарю, спокойно оставила позади Марику и охрану. Кровь во мне просто кипела – такое было всегда, когда я использовала магию. Потом это аукнется мне слабостью во всем теле, головокружением и дрожью, но это потом.

Малая цена за возможность уберечь свою дочь ото всего на свете и подарить ей жизнь, которой она достойна.

Малая цена даже при том, что я так и не поняла, что же за странная сила живет во мне. Богдан говорил про магию изначальную, но во мне не было Бездны, да и нулевиком я тоже не была. И тем не менее мощь, которой я обладала, была убийственно опасной, в первую очередь для меня. Потому что случись кому-то о ней узнать – это даже не эшафот. Меня просто уничтожат на месте, как самую страшную тварь Бездны.

Богдан

Не в его правилах было принимать решения, а потом их отменять. Но все же он это сделал, а теперь сам не мог понять, почему. Разговор с Алиной ему помнился смутно, а точнее, до определенного момента довольно ярко. Она просила его разрешить им с дочерью Михаила гулять, а еще – чтобы девчонка могла играть с его сыновьями. Богдан помнил свои чувства: он был категорически против. С того самого момента, как узнал, к кому сбежали Мирон и Матвей, особенно. Потому что эта девчонка обладала загадочной, непостижимой силой притяжения, как и ее мать.

С того самого дня, как он ее увидел, эту Михаилову мелочь, он не мог перестать думать о ней. Знал, что это ребенок его злейшего врага, но вместо злости, которую должен был испытывать, чувствовал странную, щемящую нежность. Желание оберегать. Противоестественное желание! Хотя, говоря по правде, злость все-таки была. Каким слабаком нужно быть, чтобы хотеть защищать ребенка Михаила только потому, что это и ее ребенок? После всего, что было. После того, как Алина играла его чувствами, манипулировала, а когда поняла, что он недостаточно хорош, чтобы предугадывать все шаги своего дяди (после того пожара), быстро выбрала того, кто ей показался сильнее.