Кто-то сворачивает творожно-мучную массу в колбаску и после ее режет. А вот для Илзе приготовление еды скорее способ подумать, отрешиться от проблем. Поэтому каждый сырник она лепила отдельно. И все получились разными. Крупный и кривобокий — она думала о том, как будет объяснять ректору, что передумала уходить. Скрюченный вправо — не стоит идти на еженедельное чаепитие к Дарии. Мелкие, уже чуть подгоревшие — задумалась о своих студентах.

Так или иначе, Илзе не пришла к однозначному выводу — на Землю она возвращаться не будет. Кто бы мог подумать, что губка, самостоятельно моющая посуду, способна так подстегнуть воображение.

— Мисс Эртайн? Ох, Дои-Гритт… — Гарвести сонно щурился и явно не понимал, как оказался на кухне.

— Я пришла, а вы спите, — проинформировала его Илзе, не поворачиваясь. Она поспешно стирала слезы, слишком уж далеко завели воспоминания.

— Вы плачете? — Кассиан поднялся и подошел ближе.

— Готовить не люблю, — вымученно улыбнулась мисс Эртайн. — Сядьте, пожалуйста, сейчас будем кушать.

— Что ж, значит, ужин готовлю я.

— Вы можете и в приготовлении обеда принять участие, вот, давите изо всех сил. Будет брусничный сироп.

Гарвести улыбнулся, подмигнул и сдавил предложенный овальный предмет. Давилка издала жалобный хруст, и на белый кафель капнули темно красные капли.

— Давите-давите, он давно сломан. Но еще работает, я просто миску подставить не успела.

— Мисс Эртайн, если вас не затруднит, — капитан немного раздраженно отложил давилку в миску, — выставьте на стол после обеда все, что сломано. Что-то я смогу починить, а что-то заменить.

— А, хорошо.

Илзе задумчиво посмотрела на сосредоточенного мужчину. Капитан пытался максимально выдавить сок из ягод и при этом не испачкать ни себя, ни стол. Стоит ли уточнять, что сломанная давилка все же победила?

— Ее я чинить не буду, — хмыкнул капитан. — Просто из вредности.

— Это женский подход, — фыркнула Илзе и забрала сок. Несложные манипуляции, и сырники залиты приятным, тягучим сиропом.

Себе Илзе положила «погорельцев», что не укрылось от взгляда Гарвести. Но он не стал ничего уточнять.

— Я видел календарь. Отмечаете крестиками дни?

— Да не то чтобы… — Илзе скривилась. — Я приняла решение сгоряча. Оно было обдуманным, только вот как-то… — Она пожала плечами и замолчала.

— Думайте о себе и о том, что вам важно. Есть ли для вас опасность.

— Назойливые старшекурсники, одержимые гормонами, которые некуда пристроить, — хмыкнула Илзе. — Их дурные головы прекрасно остужает работа на открытом воздухе. Клумбы и вскопаны и прополоты отрядом моих «поклонников».

— Что тогда?

Илзе помолчала. Капитан не был близким ей человеком. Но Илзе уже поняла, что у нее в принципе нет ни друзей, ни подруг. Дарию подругой она больше считать не хотела.

— Отец бежал от кого-то, — тихо начала она, — и оставил меня в старом домике лесника. Дом загорелся. Кто-то поджег его и подпер дверь. Я не могла выбраться. Через окно выйти не получалось — сейчас я понимаю, что это был магический барьер. А тогда лишь сильнее скатывалась в истерику.

Гарвести был хорошим слушателем. Он не перебивал, не торопил. Илзе отпила чай, глубоко вдохнула и продолжила:

— Я не успела потерять сознание, но очень испугалась. И тут открылась дверь, огонь словно испугался, возник будто бы коридор, свободный от пламени, и по нему прошел человек. Мужчина в белой мантии с золотым кантом. Ректор Лармайер. Он был моим рыцарем. Я никогда не хотела, — Илзе дернула плечом, — Покровительства. Ни от него, ни от кого. Просто любила. С детства. Тихо и, как мне казалось, незаметно. Вот.