— Кто это? — я кивнула на блондинку.

Та скользила по мне оценивающим взглядом — явно сравнивала с собой. И я тоже сравнивала, не могла не сравнивать. Модный маникюр против нервно обгрызенных ногтей. Идеальная укладка против грязных волос, стянутых в небрежный хвост. Короткое платье с откровенным декольте против мешковатого свитера и потрепанных джинсов. Смоки айс против темных кругов под глазами от недостатка сна.

Как же унизительно было ощущать себя распустившейся клушей перед этой фифой, не имевшей больных детей.

— Где Молли?

Похоже, Хакон решил соскочить с неудобной темы, прикрывшись дочерью.

— Молли у врачей.

— И ты оставила ее одну? Что ты за мать!

— Меня отпустили. Сказали, что я там не нужна.

И как ему удалось вывернуть разговор так, чтобы заставить меня оправдываться?

— А ты, погляжу, и рада избавиться от дочери. Бросила ее на чужих людей и поскакала гулять по городу.

Лучшая защита — нападение? Я понимала: Хакон пытается играть на чувстве вины, чтобы отвлечь внимание от своей спутницы, но все равно ощутила болезненный укол совести. Упреки мужа упали на благодатную почву. Я ведь и правда радовалась свободному времени, этой короткой передышке. Мечтала хотя бы два часа посидеть в тишине и спокойствии. Да, эгоистично, но не этому мудаку, при любом удобном случае сбегавшему из дома, меня винить.

— Кто это? — с нажимом повторила я.

Блондинка одарила меня снисходительным взглядом и презрительно скривила пухлые губки.

Вместо того, чтобы выглядеть пристыженным, Хакон разозлился.

— А ты чего хотела? — зашипел он. — Когда у нас в последний раз был секс? То тебе нельзя — угроза выкидыша, то живот на нос лезет, то больно после родов, то отстань я устала.

Ах вот как он заговорил! Оправдывает себя! Даже не отпирается. Сразу выложил все карты на стол.

— Да устала! — от обиды к глазам подкатили слезы, но я сдержалась, не стала позориться перед этой блондинистой тварью. Не увидят они, как я плачу. — Все время с ребенком на руках. Какой секс, если от усталости меня шатает? Что ты сделал, чтобы я не была такой усталой? Хочешь трахаться — дай отдохнуть, хотя бы выспаться.

— Я работаю, — возмутился Хакон. — Содержу вас. Мне тоже нелегко, да еще и дома покоя нет.

Бедный, несчастный, весь из себя обиженный, покоя ему дома нет.

Прикрыв глаза, я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

Если какая-то любовь к мужу еще трепыхалась в сердце, то после этого разговора умерла безвозвратно. Мерзкий предатель.

Но, если он уйдет, как я буду одна с ребенком? Со всем этим ворохом проблем?

— Н-да, — внезапно подала голос блондинка. — Ты прав, милый, она совсем никакая.

Любовница Хакона смотрела на меня с чувством превосходства, сверху вниз.

— Действительно неухоженная. Хотя бы голову вымыла.

Не знаю, что на меня нашло, я всегда была мягким человеком, старалась ни с кем не ссориться, но сейчас не выдержала — взяла со стола чашку и выплеснула остывший кофе на белое платье обнаглевшей девицы.

— Хотя бы одежду постирала, — съязвила я в тон.

— Ты… Ты… — Блондинка открывала и закрывала рот, не зная, что делать с коричневым пятном, растекавшимся по ее коленям.

Хакон прикрыл лицо ладонью, предчувствуя скандал, который после моего ухода, а может, и до, устроит его любовница.

— Агвид, — сказал он с раздражением в голосе. — Я устал.

Это он-то устал? Он?

— Мне только двадцать семь. Я жить хочу. Понимаешь? Жить. А не все это.

Он хочет жить. А я не хочу? Мне двадцать. В моем возрасте девушки бегают на свидания, веселятся в ночных клубах, устраивают вечеринки. У них простые заботы и простые мысли: платья, парни, экзамены. А я… я в тюрьме, похоронена заживо, молодость и все развлечения проходят мимо. Не так я представляла себе материнство. Думала, у меня будет любящая семья, ребенок как из рекламы детского питания — пухлощекий малыш, который улыбается и сладко спит всю ночь напролет. Реальность ударила меня кирпичом по лицу.