– Сколько дозорных на каждой башне? – спросил я, когда мы отдалились от римского войска.

– Пять на каждую, – заверил гопломах.

Я сосчитал башни из тех, что находились в пределах видимости. Снежная буря сужала римлянам обзор и развязывала нам руки. Две башни, дозорные на которых могли заметить нас, располагались в сорока шагах друг от друга. Я обвел взглядом свою группу и увидел в глазах людей решимость.

– Пара по левую сторону, пара по правую. Остальные остаются со мной, – скомандовал я.

Гладиаторы двинулись в указанных мной направлениях. К сбруе каждого скакуна была привязана связка хвороста, обернутая в ткань, пропитанную смолой. Пожар в лагере и последующий за ним сигнал тревоги наведет сумятицу в римских рядах. К месту пожара стянется охрана лагеря, что откроет нам прямую дорогу к палаткам высших офицерских чинов.

Рядом со мной остались Рут, парфянин Крат и галл Галант, славившиеся в моем лагере как одни из лучших стрелков. Мы приблизились к башням, я нахмурился, покосился на гопломаха. В карауле на каждой башне стоял только один человек.

– Ты говорил, что караульных пятеро? – прошептал я.

Гопломах пожал плечами, не зная, что ответить на упрек.

– Все верно, каждый легион выдвигает на караул по одной когорте, ночью сменяются каждые три часа, – подтвердил Галант слова германца.

Однако на башне стоял только один человек. Похоже, Красс решил собрать людей из караула и усилить войско в канун решительной атаки на наш лагерь. Я отдал короткий приказ:

– Начинаем!

Свистнула тетива. Послышался глухой хлопок, затем еще один. В первый пролет V-образного рва упало тело легионера с первой башни, из его горла торчала стрела. Второму легионеру стрела попала в глаз – он сделал несколько неуверенных шагов и вывалился с дозорной башни. Я почувствовал прилив адреналина – необходимо перебраться через вал до того, как дозорные с соседних башен обнаружат прорыв.

– Рут!

Германец метнул в башню тяжелый пилум34 с обвязанным крепкой веревкой деревянным древком. Острый наконечник с зазубринами вонзился в щель между сколоченными досками, словно влитой. Я схватился за веревку, дернул, проверяя, насколько крепко застрял наконечник в дереве. Намертво.

Я оказался у башни, проворно вскарабкался по довольно высокой стене укрепления в будку дозорного. Гладиус плавно выскользнул из ножен. Снег усилился, способствуя тому делу, которое мы затеяли. Вокруг не оказалось ни души, и я бросил веревку Руту. Через несколько минут на башне стояли остальные члены моей группы.

Крат внимательно всмотрелся в темноту вдоль линии укреплений. Рука парфянина потянулась к колчану, он вытащил стрелу и полез через оградку башни, когда я положил руку на его плечо.

– Что ты задумал?

– Подстрелю еще одного, только подойду поближе, – проскрежетал он.

– В темноте, сквозь снег не видно соседней башни, а значит, дозорный не видит нас. Мы потеряем время.

– На то чтобы убить свинью, заслуживающую смерти, у меня время найдется, – на лице парфянина застыла усмешка.

Крат снова полез через оградку, но я выхватил стрелу из его рук и выкинул в ров.

– Отставить! – лезвие моего пугио35 коснулось шеи Крата. – Ты погубишь план.

Парфянин замер, подняв руки, а я убрал кинжал. Рут схватил Крата за шкирку и хорошенько встряхнул своего бойца, что-то разъясняя тому на смеси германского и латинского. Я не понял ни единого слова, но парфянин покорно склонил голову. Он побледнел, посмотрел на меня с недоумением, поправил колчан и ничего не сказал, но затаил обиду. Стрелок не понял, почему нельзя расправиться с римлянином, когда выпадает возможность подкрасться к нему незамеченным. А ведь я объяснял, чего делать категорически нельзя. Но сложно объяснить человеку, почему он не имеет права мстить ублюдку, сделавшему его рабом. Ненависть к римлянам сидела глубоко в крови многих племен. Мне следовало с этим считаться и вносить в действия группы корректировки.