***

Энергичный мужчина меривший шагами палатку, сразу привлек мое внимание. Судя по интонации, с которой он вел разговор с окружающими его людьми, он был крайне раздражен и едва сдерживался. Я несколько раз слышал его имя – Гай Тевтоний. Мы застали его за выступлением перед внимательно слушавшими его военными трибунами, о должностях которых узнали из слов Гая. Речь его сопровождалась обильной жестикуляцией. Трибуны слушали этого человека с открытыми ртами, по чему можно было судить, что Тевтоний занимал в легионе особое положение.

Именно занимал…

Я смотрел в помутневшие, исказившиеся от боли глаза умирающего Гая Тевтония. В ответ на мой вопрос «где Красс?» он схватился за острие моего гладиуса и наделся на него, словно на шампур. Поступок следовало назвать достойным настоящего мужчины, чего нельзя сказать об остальных собравшихся тут. Несмотря на то, что нас в палатке было двое – я и Рут, а их шестеро, трибуны не захотели принять бой. Они подскочили со своих мест, попятились к другому выходу, смекнув, что охрана палатки мертва, а те, кто сумел проникнуть в хорошо охраняемый римский лагерь, умеют держать оружие в руках. Вот только с другого выхода их уже поджидали Крат и Галант.

Началась драка. Я перехватил гладиус и бросился на застывшего у стены латиклавия, который, в отличие от Гая Тевтония, разгуливавшего по палатке в тоге43, успел облачиться в полное военное обмундирование. Голову его защищал шлем монтефортино44, на тело была надета мускульная лорика45, левую ногу закрывал единственный понож46, пояс обхватывал ремень-балтеус47 с бронзовой накладкой. В руках трибун держал пугио. Он быстро смекнул, что на кону стоит его собственная жизнь, и с трудом, но отразил мой первый выпад, нацеленный ему в горло. Следующим ударом свободной руки я врезал ему в пах. Он согнулся и жалобно застонал. Я приготовился добить поверженного врага, но боковым зрением увидел летящий в мою голову табурет, прикрылся локтем. Трибун, с которого слетел шлем, бросился к столу, схватил лежащий на нем легкий пилум48, и запустил им в меня. Наконечник просвистел в двух пальцах от моего плеча, и пилум повис в шкуре палатки. Я заметил, что трибун смотрит мне за спину.

– Прикончи его! – заверещал он.

Сзади меня вырос вооруженный гладиусом горе-воин, кидавший табурет. Вдвоем они попытались оттеснить меня к краю палатки, лишить маневра. Отступая, я перевернул стол, используя столешницу в качестве оборонительного заграждения. В разные стороны полетели чашки, свечи с подставками, тарелки, по полу разлилось недопитое вино. Надо признаться, эти двое знали, с какой стороны держаться за меч, и ничуть не порочили свое сословие всадников49. Единственное, о чем я сожалел сейчас, – что вместо привычного боевого ножа в моих руках оказался гладиус, имевший совсем другой центр тяжести, иначе лежавший в руке, по-другому реагировавший на движения. К новому клинку следовало привыкнуть, а навыки Спартака распространялись на мышечную память со скрипом. Но где еще, как не в бою, следовало приобретать новый опыт? Видя, как замешкались оба моих визави, я уперся в перевернутый стол и резко ударил по столешнице ногой, оттолкнув от себя одного из нападавших. Он отшатнулся, не устоял на ногах и завалился на пол.

Второй по инерции отскочил ко входу. Окажись нападавший самую малость расторопнее, он бы получил шанс бежать, вызвать в палатку подмогу или по крайней мере сохранить себе жизнь. Однако я одним прыжком оказался у выхода и пригвоздил врага лезвием гладиуса к земле. Лорика, надетая на бедолагу, на поверку оказалась совсем непрочной.