– Охотничья броня? – Шон, забывшись, завалился на больную ногу, тут же с усилием выпрямился.

– Ничего удивительного. Чем ближе к Тумале, тем слабее становится тело и мягче характер. На границе с райской землёй возникает безудержное желание тратить жизнь на негу и веселье. От праздности размягчается характер, становится безвольным тело. Королеве просто необходимо усилить защиту.

– О! Ваше величество вынудило королеву отдать поселение дарнов, а потом сравняло его с землёй тогда, десять лет назад, чтобы они не впали в порок праздного мягкосердия…

Старец опять возвращался к опасной теме. Сент изо всех сил сдерживался, чтобы не позвать стражников. Он желал видеть голову Шона, отделённую от высохшего старческого тела. Тут же, не сходя с места. Но не мог отдать приказ. Тот механизм, что запустил старец своими колдовскими чарами, никто другой остановить бы не смог. Сент способен на вспышки гнева, и происходило это с ним непредсказуемо и часто, но он вовсе не был безумцем, который не в состоянии сдерживать себя. Император знал место и время, когда мог взорваться.

– Говорят, они почти не сопротивлялись, – Шон бросил быстрый взгляд на высочайшего собеседника и тут же уставился в дальнюю точку на тяжёлой портьере, словно увидел там нечто, важнее императорского ответа.

Сент промолчал, и тогда старик добавил:

– Они не умоляли, ваше величество. Не сопротивлялась. Только молча заслоняли собой женщин и детей. Но… Приказ, верно? Всех… Абсолютно всех… Никого не оставлять.

– Государственная необходимость, – скупой официальной нотой бросил Сент. – Тебе знакомо это понятие?

Шон кивнул. Казалось, он даже доволен произведённым эффектом. Хотя бы тем, что заставил императора Таифа ответить. В данном контексте это могло расцениваться почти как оправдание.

– Никто не выжил, – не унимался колдун. – Историки говорят, эта бойня – самая жестокая и несправедливая из всех, что когда-либо видел зверь Ниберу на этой стороне тени. Жертвенная бойня.

– Сказочники много чего говорят… Я знаю, у тебя личное отношение к произошедшему с поселением дарнов, но это уже случилось. Зачем ты вспоминаешь сейчас, Шон? Вот-вот произойдёт эпическое событие, толпящиеся возле родового зала поэты уже погрузили перья в чернильницы и ждут момента, который они готовы прославить в веках. Иди и ты сделать своё дело.

Шон ухмыльнулся.

– Прославить? Это будет история о принце, зачатом с помощью колдовства?

Император сделал негодующий жест рукой, словно навсегда перечёркивая только что сказанное. Но Шон не унимался:

– Сент, такие истории очень любят в народе и именно они остаются в веках. О гомункуле, внесённом в чрево императрицы способом, противным жизни, о монстре, которому суждено погрузить землю в хаос. Слышишь, император?

Шон сделал вид, что прислушался к наполненному столь любимым дымом Сента пространству, и даже приложил трясущуюся ладонь к бледному уху, вокруг которого обвисали жидкие седые пряди. Наверное, не стоило злить императора, но напоследок он не мог отказать себе в этом удовольствии. Скоро всё закончится…

– Слышишь? – продолжал колдун-вайнир. – Ты думаешь, шелестят крыльями летучие мыши? Нет, император, это ваши подданные уже перешёптываются о том, что конец света начнётся сегодня ночью. В тот момент, когда у государя империи Таифа, великого и бессмертного Сента, родится седьмой ребёнок и первый сын.

– Хватит, – твёрдо сказал Сент.

Император не повысил голос, откуда же взялось гулкое, громкое эхо, заставившее заплясать пламя множества свечей?

– Хватит этой пустой болтовни, – Сент хлопнул по чёрному дереву подлокотника трона. – Что ты мне ещё можешь сказать по делу?