– Как же ты меня напугала! – призналась девушки. – Больше никуда тебя одну не отпущу. О других думаешь, а себя не бережешь.

– Вот еще! – привычно возмутилась старуха, слабо улыбнувшись. – Мала еще, чтобы учить старших. Да и пожила я уже на свете, немолода…

– Скажи еще, что смерти не боишься.

– Помирать всегда страшно, – согласилась Найдена, сжав руку внучки. – Хоть в двадцать лет, хоть в девяносто. Не верь тому, кто скажет, что это не так. Как бы плохо ни было, в душе человека всегда живет надежда, только кто-то постоянно видит ее свет, а кому-то эта истина открывается только при смерти. Вот тогда-то и начинаешь жалеть обо всем, что не сказал или сказал в сердцах, обо всех нанесенных обидах и признаниях, которые так и не были произнесены.

Травница замолчала, тяжело дышала. Воздух с хрипами вырывался из груди. Короткая речь, казалось, совсем лишила ее сил. Алена, обхватив ее запястье, считала пульс. Один, два, три, четыре. Кровь медленно, словно нехотя, струилась по венам.

– Слышишь ли? – спросила Найдена.

Девушка слышала, но не голос растений, а песню крови. Она стучала осенним дождем по крыше и откосам, но с каждым мгновением становилась все тише.

Алена проглотила вставшие комом в горле слова. Одинокая слеза сбежала по ее щеке, упала на сухую, горячую ладонь травницы. Женщина наклонилась к внучке, поцеловала в макушку. Прижав девушку к груди, гладила по волосам, успокаивала:

– Ну, что ты болото в доме развела? Погоди меня хоронить-то, а помру, не реви. Слезы живых по мертвым, ежели собрать их в ведра да повесть на коромысло[5], тяжестью своей тянут душу, мешают ей попасть по Звездному мосту в светлый Ирий. Ну, что ты?

Если раньше Алена еще пыталась сдерживаться, то услышав слова травницы, потеряла последнюю надежду. Обняла бабушку, заплакала. Та еще какое-то время утешала ее, а потом сказала:

– Довольно! Не маленькая поди, реветь по пустякам, невеста. Что Егор-то твой, молчит, не зовет под венец?

– С чего вдруг? Ходит в гости и только, – ответила девушка, устыдившись своей слабости. Ей бы поддержать больную, а она только расстраивает. – Кто его знает, что у него на уме? Да мне и не надо. Придет весна, откроется портал в наш мир, я вернусь домой и тебя с собой заберу. Посмотришь, как мы живем. Я тебе мамины фотографии покажу. Это такие портреты людей, сама увидишь.

– Хорошо, – неожиданно быстро согласилась Найдена, – но ежели что не так пойдет, обещай мне долго не тосковать и людей не чураться. Чай, не дикий зверь, чтобы в одиночестве жить. Волк и тот себе пару ищет, а ты человек да не простой, а с даром. Вот и неси этот свет людям.

– Обещаю, – не стала упорствовать девушка. – И не говори теперь, что я старших не слушаю.

– Не девка, а хитрая лисица, разве что волос русый, а не рыжий.

Алена улыбнулась в ответ, провела рукой по заметно отросшим волосам. Не коса, конечно, но благодаря чистой ключевой воде и бабушкиным снадобьям, они стали заметно гуще. Даже цвет их изменился с серого, напоминавшего мышиную шерсть, на благородный медный.

– Я отдохну, а ты не сочти за труд, посиди рядом, расскажи мне о там, как там, в другом мире живут, о Весне расскажи.

Алена говорила до тех пор, пока бабушка не уснула. Прислушавшись к мерному дыханию Найдены, успокоилась, поверила, что все позади, что болезнь отступила. Поцеловала сухую морщинистую щеку, закрыла задвижки и тоже легла спать.

Ночью снова проснулась от громкого стука в окно. Резко встала с постели, прижала руку к груди в том месте, где пойманной птицей билось сердце, несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь выровнять дыхание.