– У тебя обгорело плечо. Не все шрамы сошли бесследно, поэтому пятна от них скрыли под древним конго́рским орнаментом.

– Удачное решение, – задумчиво кивнула. – Мне нравится…

– Мне тоже, – тихо выдохнул он, глядя на мои губы.

Я отвернулась и замерла взглядом на окне.

«Могу ли я ему верить? И насколько он заинтересован во мне, чтобы сохранить всё это в тайне? Но самое главное – зачем это ему?» – заползали тревожные мысли, невыносимым зудом распирая голову изнутри. Но то, что теперь следовало быть ещё более осторожной, пылало красным пламенем.

Я погладила плечи и едва слышно произнесла:

– Кому я могу верить, если никого больше не знаю?!

Оциус придвинулся ко мне и обнял.

– Ты можешь верить мне.

На мгновение ощутила, как нуждаюсь сейчас в ком-то сильном и доверяющем. Хотелось отодвинуть это снедающее чувство безысходного одиночества и понимания, что я больше никому не нужна на всём белом свете.

Он молча гладил по спине, пока я тихо смирялась с новым знанием о себе. А потом почувствовала горячие губы на виске, и от их тепла в минутной слабости я прижалась к Оциусу, ощутив необходимую поддержку. Но, когда его губы спустились к уголку рта, тут же отпрянула, мгновенно придя в себя.

– Прошу прощения, – хрипло выдохнул он и отстранился. – Ты красивая женщина…

– Но я не содержанка! – проговорила со всем уважением, но уверенно давая понять, что не стану так расплачиваться за помощь.

– Я и не отношусь к тебе подобным образом, – ровно ответил Оциус, поднялся и отошёл, будто стараясь держать себя в руках.

Я расправила плечи, поднялась, уже не чувствуя себя так подавлено и, собравшись, прошла к окну. Отворив створки, оглядела сад и, глубоко вдохнув, подставила лицо тёплому ветру.

«Не содержанка… Тогда кто я теперь такая?»

– Это действительно сделала я? – оглянулась на Оциуса.

Тот лишь развёл руки, явно не зная, что добавить.

– И кто из моих близких погиб?

Оциус опустил глаза, но я почувствовала правду и замерла, считывая её с его губ:

– Все.

– Кто именно?

– Мать, двое сестёр, три младших брата и бабушка.

Я напряжённо сузила глаза и твёрдо покачала головой:

– Если бы я знала, что они внутри, я бы никогда не сделала этого. Я уверена!

От того, как Оциус неопределённо повёл плечами, стало только тошно.

– Это всё, что я знаю. Я не должен был тебе этого открывать. Но, похоже, не зная правды, ты не сможешь найти себе места.

А находила ли я его теперь?

Произошедшее ужасало. Живо представила, что могли ощущать люди, потерявшие всё и всех, но за всеми картинами, подбрасываемыми воображением, всё ярче мелькала одна мысль: я не чувствовала себя виноватой. Я не помнила никого: ни имён, ни лиц, не чувствовала привязанности к кому-то. И сейчас всё ограничивалось обычным сочувствием к чужим жизням, таким же далёким, как и всё моё прошлое.

«Это нормально? Или я должна раскаиваться? Но я не чувствую ни-че-го! Кто же я: жестокая убийца или просто мелкая воровка?»

Я отвернулась к саду и старалась дышать ровно, ища ответы в волнующейся листве, в перелётах птиц с одной ветки на другую, в облачном небе и в шелесте граблей по траве в руках одного из работников поместья.

«Если это и была я, то другая, которой уже нет. Меня стёрли. А значит, стёрли и мои грехи. Я не могу раскаиваться за то, чего не помню. Но даже если я была причиной той беды, то подобное уже не повторится! Теперь у меня нет никого. А значит, я сама по себе… Какое знакомое чувство…» – я уронила плечи и оглянулась на Оциуса.

– Похоже, пора строить новую жизнь.

– Я знал, что ты сильнее, чем кажешься, – одобряюще улыбнулся он.