– Зачем понятно, –  пожал плечами Эл, – поквитаться со мной хотели. Кто и за что – даже предположить не могу…

– Почему с тобой именно? Если убили её, может, это враги Вириян? – рассудила Настя.

– Дэини, самой-то не смешно? Враги у Вириян? – Эливерт скривился от её слов и покачал головой. – Она в жизни даже мухи не обидела. Что, платье кому-то сшила не так, и её за это со света сжить велели?

Судя по растерянности на её лице, Настя тоже поняла, что глупость сморозила.

Но ей, кажется, слишком хотелось оправдать и его тоже, и Рыжая возразила несмело:

– А ты тоже два года уже ничего никому не делал, да и… до этого… пока мы на Север ходили. Эл, за что с тобой так счёты сводить?

– Месть – она с годами не портится, – глухо отозвался Эл. – Иногда даже наоборот, силу набирает. Но я не знаю, Дэини. Я, правда, не знаю. Не сказать, что у меня недругов не было, но настолько ненавидеть... Единственная тварь, на такое способная, давно покоится у Топлюхина пруда.

От воспоминаний о Лахти передёрнуло их обоих. Но Секач мёртв. В многолетнем противостоянии  у Эла получилось выжить и победить. И значит, нет смысла пытаться связать то, что случилось,  с давним врагом.

Мысли Насти метнулись в прошлое вслед за Вороном.

– Эл, а если у Секача остался тогда кто-то? Кто-то, решивший за него с тобой посчитаться?

– Я перебил всю его кодлу, – напомнил Эл, как будто она могла забыть ту резню на мельнице. –  Кому мстить?

– Тогда кто? – Настя напряжённо сцепила руки.

Ох, милая, кабы знать… Дорога до Лэрианора была дальняя. И всю дорогу, всю дорогу, он только об этом и думал. Голова раскалывалась, зубы стискивал так, что скулы ныли. Сколько людей из своего прошлого он мысленно перебрал, сколько версий уже построил. Да только загадка осталась загадкой.

– Не знаю, Дэини, – честно признался Эливерт и шмыгнул неловко носом, словно мальчишка.

Ком горечи и боли внутри разросся настолько, что чудилось, сейчас разворотит рёбра.

– Я за эти дни перебрал всю свою жизнь: по годам, по дням, по часам. Я каждую морду вспомнил, которую когда-либо обчистил или обжулил. Не знаю, – в отчаянии повторил Ворон. – Орлех обещал Ферлааду всё выложить – дескать, тот поможет. Фрейя сказала, вольница уже взялась за поиски… Мне бы только след нащупать, а дальше я сам…

Она слушала с пониманием и сочувствием, не перебивала, боялась спугнуть его решимость.

А из Эливерта вдруг прорвалось всё, что так старательно удерживал, что не позволял себе выплеснуть при Граю. Всё, что душу рвало в клочья, всё, что изнутри кровоточило, хлынуло потоком слёз и праведного гнева, словно плотину прорвало.

– Я всё равно их найду, – прорычал он. – Землю перерою, в Бездну снова спущусь, но найду! И этих сукиных сынов найду, и того, кто их отправил. Клянусь памятью Вириян! Дэини, я их вот этими руками порву, голыми руками!

Кулаки,  сжатые так, что побелели костяшки пальцев, дрожали. Да его уже всего трясло, как в лихорадке, аж зубы стучали. В глазах расплывалось. Твою ж! Вот мокроты этой только не хватало! Но как удержаться?

– Они за каждую слезу моей дочери заплатят! Собственные потроха жрать будут! Они убили мою жену, они спалили мой дом, они хотели мою девочку заживо сжечь! – голос скатился в какой-то задавленный мучительный стон. – Из-за этих тварей она теперь каждую ночь кричит так, что у меня душа разрывается! Они даже собаку мою убили! Проклятье! Я обещал быть рядом, беречь их, защищать! И не уберёг… Я ничего не смог! Ничего!

Он заглянул в её глаза, полные горечи, боли и слёз – тоскливо, с ожиданием – словно она была мудрее и старше, словно могла дать ответ на терзавшие его вопросы.