И вот по дороге решил переночевать в Берфеле. Не подумал, что Риланн примчится, и с ней тоже придётся объясняться. А сил на это совсем не осталось…

Он не хотел её обижать, не заслужила она холода и грубости, но, кажется, именно это и сделал невольно. Злился на себя за то, что таскался сюда. Пусть Вириян и  не просила верности, но за эти измены теперь тоже было мучительно стыдно. И сейчас симпатичное личико любовницы вызывало лишь раздражение и отвращение, но она-то про это не знала.

Стоило Граю уснуть, и Риланн тут как тут. Постучалась, с поцелуями полезла, к себе поманила.

А Ворону от ласк её и пыла стало тошно. Надо было сразу сказать всё, в лоб, с порога. Но произносить вслух, что Вириян умерла, было невыносимо, слова на языке застревали, и горло стискивало, словно кто-то невидимый душил.

И он сначала просто попытался отправить домой свою бывшую подружку… Да, бывшую – Эл уже понимал, что больше сюда не вернётся. Но Риланн прилипла как репей и уходить не желала.

Потом он всё-таки сказал.

Она едва не заплакала, сочувствие было искренним, да только проявлялось странно. Риланн ещё жарче обниматься полезла.

При этом шептала горько:

– Бедный мой, бедный! Пойдём со мной! Слышишь? Тебе это сейчас надо! Ты же будто каменный, будто неживой… Всё мне расскажешь, поплачешься! Я тебя утешу, милый мой. Хоть на часок про беду свою забудешь…

А Эл оттолкнул её почти с силой, раздражённо бросил:

– Риланн, перестань! Я не могу так! Неужели не ясно? Уходи! Пожалуйста… Не до тебя мне сейчас. Прости!

– Я же хотела как лучше…

– Знаю, – всё-таки сделал ей больно, сам того не желая. – Ты прости меня! Не обижайся, хорошо? Уходи!

И она ушла. А он остался ждать очередного жуткого пробуждения Граю.

И короткий разговор с дочерью той ночью, засел в сердце осколком отравленной стрелы. Такое забыть он точно никогда уже не сможет…

***

За окном уже светало, а Граю всё никак не хотела возвращаться в кровать. Всхлипывать почти перестала, но за Эла цеплялась, словно он был живым щитом от всех ночных кошмаров.

Ворон качал её тихонько, слушал, как сопит, уткнувшись в него носом.

Она подняла лицо, в тусклом сумраке утра заглянула в глаза, внимательно, совсем не по-детски.

И Эла вдруг накрыло такой леденящей душу тоской, когда понял – всё её беспечное детство осталось на том остывшем сальварском пепелище, что стало могилой её матери. Ведь им даже похоронить было нечего…

– Эливерт… А я тебе больше не нужна? Ты меня там оставить хочешь? В твоём Лэрианоре… Насовсем?

Сердце вздрогнуло и замерло.

Он прижал Граю ещё крепче, шепнул в курчавую макушку:

– Птенец мой глупенький… Ты – жизнь моя. Ты – всё, что есть у меня. Я никогда, слышишь, никогда тебя не оставлю! Я никому никогда тебя не отдам!

Продолжить было сложно, да только и молчать или лгать он не мог.

–  Но… ты права… На время нам надо будет расстаться. Я хочу тебя оставить с теми, кому доверяю. Поэтому мы ищем миледи Дэини. Она сейчас должна гостить в Лэрианоре. Я хотел её попросить присмотреть за тобой, пока меня не будет…

–  Я не хочу к миледи Дэини, – угрюмо насупилась Воробышек.

Эл склонил голову, заглянул в серые глаза.

– Отчего же? Мне казалось, она тебе нравится. Вы подружились вроде… Да и… с милордом Кайлом тоже.

– Она хорошая, – согласилась дочь. – Но я не хочу к ней. Я хочу с тобой.  Всегда с тобой!

Эл вздохнул, начал объяснять терпеливо:

– Воробышек мой, да пойми же, я не могу тебя с собой взять! Хоть мне сейчас тебя даже на миг из рук выпускать не хочется.

– Так я с тобой поеду, и всё! – невозмутимо решила эта пигалица.