29. 29 В кошмаре

Жизнь превратилась в сгусток тумана, неуютный, мутный, вязкий. Он заблудился в нём, оглох, ослеп, потерялся. Дни слились в одну сплошную пелену, перетекали друг в друга, безликие и пустые. Лишь короткими вспышками мерцали в этом сером облаке какие-то разговоры, встречи, события…

***

Кирлиэс. Уютные улочки Старого Города. Знакомый серебряный звон колокольчика на крыльце дома Кайла. Дверь открывает эрра Гасул, домоправительница Северянина. Улыбка расцветает на её строгом лице, и морщинки сразу становятся глубже. Эта почтенная женщина искренне любит Эла, а он честно не понимает за что.

– Ой, эрр Элиол, вот радость! А это… дочка твоя? Такая красавица! Заходите скорее!

И уже в доме на Ворона неожиданно обрушиваются её слова, а вместе с ними, словно падает на землю небо.

– Что ж вы письма не прислали заранее!  Хозяев-то нет… В Лэрианор уехали.

– Как в Лэрианор? – с трудом выдыхает Эл.

– Уже с дюжину дней назад… Его Величество расщедрился – отдохнуть от службы милорду Кайлу позволил. Но тут-то какой отдых, через день во дворец дёргают. Вот они и решили подальше уехать…

– Дальше Лэрианора, пожалуй, некуда, – растерянно кивает Ворон, – хорошо хоть не в Герсвальд.

– А ты здоров ли? Или случилось что? – старушка пристально вглядывается. – Исхудал совсем, почернел, глаза вон провалились! Что ж тебя жена совсем не кормит?

– Нет у меня больше жены, эрра Гасул, – он опускает глаза и устало добавляет, – убили.

И перед глазами снова вспыхивает неотступно преследующее видение: залитый кровью стол в кухне и бездыханное тело Вириян.

***

Исступленный детский крик оглушает. Эл подхватывается, не зажигая свечей, бросается к ней, сгребает с постели, качает, успокаивает, шепчет что-то. Ручонки Граю тянутся к нему. Цепляется, дрожит. Полный ужаса и горя плач стихает постепенно.

Первый раз она так проснулась ещё в ту первую ночь после пожара, во время их долгого разговора с Орлехом в трактире. Тогда Эл ещё не знал, что кошмары будут повторяться каждую ночь. И он сам будет вынужден забыть про отдых, потому что придётся охранять покой дочери, отгонять жуткие сны, спасать в своих надёжных объятиях.

И вот… Он перестаёт гасить масляную лампу на ночь. Теперь, останавливаясь на ночлег, он всякий раз несёт свой дозор, ждёт её кошмарного пробуждения, чтобы утешить, успокоить.

И лишь потом, когда она засыпает снова, Эл может позволить себе немного вздремнуть, будучи всё время начеку.

Остаётся надеяться, что однажды всё забудется, и его дочь снова будет спокойно спать по ночам, а днём улыбаться солнцу. Но пока жизнь похожа на бесконечную пытку.

А самые страшные истязания – это собственные мысли и непосильно тяжёлое, удушающее чувство вины.

Не смог спасти, не смог уберечь! Обещал быть рядом, и…

Сначала Давмира сгубил, теперь вот и Вириян. Ведь если бы она не связалась с Элом, никто бы её не тронул.

Паутина мыслей расползается, оплетает душу прочной ядовитой сетью.

Кто и за что? Кто мог поквитаться так? У Эливерта, ясно-понятно, были враги, и жизнь его никогда не была безукоризненной. Отомстить могли. Но так безжалостно и страшно… За что?

***

Потом ещё была Риланн.

Эл заехал в Берфель по дороге в Лэрианор. Не собирался, как-то само так вышло.

Услыхав, что Настия в Вольном лесу, решил, что это к лучшему. Он давно уже хотел свозить Граю на свою бывшую «родину». Вот теперь сама судьба зовет туда, под зелёный полог вековых деревьев.

Этот лес уже спасал Ворона. Сейчас на него вся надежда.  И… на неё, конечно.

Сломалось что-то внутри. И если кто и сможет починить, только Рыжая – протянет руку, как было в его давнишних снах, обнимет и скажет: «Я с тобой», и воскреснет душа Ворона из пепла.