А сердцу-то иную красоту надо… Ту – жгучую, огненную, душу опалившую. Ту, что крылья его в пепел обратила, и не улететь теперь Ворону-подранку уже никуда от неё.
Что ж за жизнь-то у них такая?! Вот все люди как люди, а тут всё шиворот-навыворот! Разорваны сердца в клочья, и они их теперь латать друг другу будут, так, что ли? А выйдет ли?
Под взглядом его Вириян нахмурилась, видно, уж больно красноречиво смотрел.
– Чего ты? – смутилась она окончательно.
Он покачал головой задумчиво, откинулся на спинку стула, выпустив её ладони из своих рук, усмехнулся горько.
– Да так, подумалось… За что с нами так судьба обошлась, а, Вириян? Ведь мы могли бы быть нормальными людьми. Жить как все! Семья там, муж, жена, дети, внуки… Семеро по лавкам! Я бы пахал себе в поле, как отец мой и дед. Ты бы вот платья свои шила, как твоя мать. И был бы дом – полная чаша. И счастье в нём. Нет, ясно-понятно, всё гладко в жизни не бывает. И всё же… Мы жили бы себе долго, безмятежно, по-простому, как все живут. А на старости лет тихо бы преставились в окружении детей, внуков и правнуков, зная, что жизнь прошла достойно и стыдиться нечего.
Он вздохнул тяжело, глядя на её сразу помрачневшее лицо.
– А нас-то вон как раскатало! Всё внутри переворошило, переломало! Ну, ладно я… Может, я заслужил. Хотя, опять же, когда успел? Я бы никогда не стал таким, не натворил бы столько всего, если бы в рабство не попал. Если бы дом наш не сожгли, если бы мать мою и сестру твари эти не продали тогда. Если бы отец жив остался…
Он сцепил пальцы, пытаясь взять себя в руки, говорить тише и спокойнее, но сердце жгло невыносимо.
– Ну, а ты, голубка безгрешная? – заглянул в её глаза, наполнившиеся слезами. – За что? Ведь ты же замуж хотела! Любила его! Мечтала, как вместе будете счастье своё строить, гнёздышко вить… За что тебя так? Отчего же Небеса на землю не рухнули тогда? Эх, никогда я всех этих хитростей мироздания не пойму! Кто из нас эти дороги выбирал? Нас на этот путь не спросивши поставили и заставили шагать…
Голос дрогнул, и пришлось замолчать на время. Она тоже не нашлась что сказать.
И Эл заговорил снова, тихо и устало:
– Вириян, ты себя слышишь? Словно мы на рынке торгуемся, а не жениться собираемся… Ты всю жизнь любишь призрака. А я полюбить, наверное, уже не способен. Странная будет у нас семья, но, кажется, по-человечески мы уже не сможем. Лучше, пожалуй, и не придумаешь…
Он усмехнулся невесело. Может, так оно и правильнее. Никто из них не станет ждать от другого невозможного. Не нужно будет притворяться, изображать любовь и страсть, которых нет. Зато у них есть нечто большее. Воробышек. Это намного больше.
И словно прочитав его мысли, Вириян улыбнулась сквозь слезы.
– У нас есть Граю! Она всё исправит. В ней жизни и любви на десять таких, как мы, калек, хватит. Однажды она меня исцелит. Она уже это делает. Может статься, и тебя сможет… Тебе решать, Эливерт! А я тебе скажу так: если хочешь – вот мой дом, оставайся и живи! Но только прошлое оставь за порогом, оставь навсегда – это моё условие! Единственное условие. Больше не нужно ничего. Лишь твоё присутствие.
Теперь она смотрела в глаза, ждала, что он решит. А Ворон ответить не спешил. Обещание манило. Он так этого искал – покоя, любви, уюта… Дом. Дом ему нужен, семья нужна, смысл жизни нужен.
Устал бродягой быть. И вот ему всё это протягивают. Хочешь – бери! Отказаться невозможно…
Но сердце шептало тихо-тихо, но настойчиво: «Не спеши, Ворон, не спеши! Дашь зарок, а что потом? А вдруг ещё есть надежда Настию вернуть? А ты сейчас Вириян пообещаешь…Ты же не можешь их предать – эту женщину и эту девочку, так не торопись словами разбрасываться! Ведь если Дэини тебя позовёт, все зароки забудешь, и полетишь, на крыльях любви полетишь, хоть и сожгла она их собственной безжалостной рукой».