Эл уже отчаялся и хотел отойти, но тут калитка заскрипела, приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулась голова старухи, покрытая белым платком.

Атаман расцвёл самой душевной из возможных улыбок:

– Вечер добрый, почтенная эрра! Да благословят Светлые Небеса Ваш дом!

Лицо у «почтенной эрры» было жёстче, чем ураганный ветер, хлеставший по глазам. Любезный тон разбойника не изменил его ничуть.

– Кто такие? Тарабанишь чего? – сурово проворчала тётка.

Какая милая старушка!

Эл удержал на губах улыбку и даже не выругался, а наоборот – запел ещё слаще:

– Простите за беспокойство! Мы всего лишь путники, что ищут ночлег. Ненастье надвигается, сами видите… Не откажите, любезная эрра, в милости, дозвольте в Вашем доме остановиться! А уж в долгу мы не останемся.

Женщина окинула взглядом всю компанию, вперлась блеклыми зенками в упор:

– Ты чего городишь? Всяких пришлых в свой дом пускать? Нашёл дуру! У нас тут не постоялый двор. Езжайте прочь отсюда! В нашей деревне вашу кодлу никто на постой не возьмёт. Мы тут всякую шушеру не привечаем!

Мать твою, да это как с каменной глыбой разговаривать! Так Ворон, держи себя в руках – нельзя сворачивать шею пожилой женщине! Очень хочется, но нельзя.

Зацепило не только атамана.

– Да как ты смеешь, женщина! – гневно рявкнул Первый рыцарь с высоты своего роста и своей кобылки.

Бабка чуть не юркнула обратно. Ворон молящим жестом попросил Даларда не вмешиваться, и терпеливо продолжил:

– Эх, мать, не стыдно? Зачем на добрых людей напраслину возводишь? Ну, какая мы шайка? Мы на службе у короля нашего, Кенвила ар Лоннвина, между прочим, состоим. А ты нас в грабители записала, даже имени не спросив, куда едем, не узнав. Разве так можно!

Упрямая старуха продолжала ворчать:

– Мне знакомства с вами без надобности. Коли зря оскорбила, прощения прошу! Да только будь вы хоть лиходеи, хоть рыцари – всё одно – в доме не приму. Да и не больно-то на благородных вы походите… Вон, вся морда в шрамах, а эти вовсе – нелюди, и девка ещё. Она тоже рыцарь, чё ли?

Понимая всю тщетность, Ворон продолжил уговоры, хоть в голове уже звенела противная мыслишка – эх, не вышло бы как в Ялиоле.

– Неужто ты, славная женщина, до таких лет дожила и не знаешь, что по лицу о людях не судят?

Прямо над головами громыхнуло так, что лошади заржали испуганно, а Ворон непроизвольно втянул голову в плечи. Хозяйка дома ахнула и шмыгнула обратно во двор, но атаман уперся в калитку, не позволив её захлопнуть.

На помощь ему спешно подлетел Северянин. Но и его мольбы ничего не дали, разве что, старушка оставила попытки захлопнуть дверь.

Кажется, она уже не была так тверда, но всё-таки со вздохом покачала головой:

– Да как же я вас пущу? Хозяина дома нет, а без него я своевольничать не могу. Я – честная женщина. Что люди скажут, коли я, пока мужа дома нет, пришлых привечать стану.

Вот тут уж Ворон не смог лицо сохранить, хорошо хоть удалось не заржать в голос. Очумела, старая, что ли?! Да кто на неё позарится в здравом уме и рассудке?

Чтобы продолжить говорить, пришлось себя взять в руки.

– Да кто посмеет в Вашей честности усомниться? Скажут соседи, что доброта Ваша границ не знает, вот и всё. Да и хозяин – будь он дома – нас бы на улице не оставил. Не думаю, что он Вас за заботу о странниках упрекнёт. Может, он скоро домой вернётся? Вы нас только под крышу куда-нибудь пустите, а мы подождём.

Тётка непреклонно стояла на своём.

– Не будет его. На охоту ушёл. Все мужики ушли. Во всей деревне одни бабы да ребятишки остались, потому никто вас не пустит. Побоятся.