– Ага, с тобой спорить… – звонко рассмеялся Наир.

– Светлой ночи! – пожелал атаман, свернув к своей комнате.

Нужно было отдохнуть немного, прежде чем браться за дело.

***

7. 7 В руках матери

И зачем только в замках строят такие высокие башни с такими крутыми лестницами?

Нет, Эл прекрасно понимал, зачем башни нужны. Просто он успел проклясть каждую ступеньку, пока добрался до самого верха. Приходилось несколько раз останавливаться, и даже пару раз присесть и отдышаться.

Ворон не мог сдержать ядовитую ухмылку. Видел бы это сейчас кто-нибудь!

Глубокая ночь. Темно и тихо. Дождь шепчет что-то монотонно. А полуживой атаман упрямо плетётся на верхний этаж самой высокой башни Орсевилона. От усердия дышится тяжко, капельки холодного пота выступают, ноги переставляются с трудом, как будто он дряхлый дед. Герой выискался, защитник оскорблённых женщин!

Слаб, как младенец, ходить сам толком не может, а куда-то попёрся среди ночи. Куда, спрашивается? Разве он способен сейчас драться? Нет, не способен.

Но Эл всерьёз полагал, что бить никого не придётся.

Гость миледи Вилирэн не производил впечатления храброго вояки – такого достаточно припугнуть. А уж на это Эливерт способен даже сейчас.

Если разобраться, хорошо, что лестница такая длинная: к тому времени, когда Ворон добрался до комнаты наверху, он был зол как недобитый ронранейяк. А ярость ему теперь только на руку.

Вонь в небольшой комнатёнке стояла невыносимая. Такой перегар, что даже окно не спасало. Тускло светил почти догоревший огарок свечи.

Ворон переступил порог и чуть не споткнулся о распростёртое на полу тело. Атаман даже успел подумать, что пьянчуга окочурился, не дождавшись душевного разговора.

Но Клаф был жив. Просто не смог дойти до постели. Растянулся прямо на полу. В обнимку с собственным правым сапогом. В левый он по-прежнему был обут. Заляпанная вином рубаха задралась. Рядом с его лицом на полу темнела лужица непонятного содержания: и Ворон поморщился брезгливо, надеясь, что это просто пролитое вино, а не ужин, который милорд Клаф неудачно вернул обратно.

Эл постоял рядом, с отвращением глядя на развалившуюся на полу пьяную тушку, прислушиваясь к громкому храпу, а потом пнул поганца в бок.

Пнул не так сильно, как хотелось, но пропойца мгновенно проснулся, распахнул глаза, хрюкнул испуганно:

– Ты кто?

– Смерть твоя, – ледяным тоном отрезал атаман, нависая над этим телом. – Поднимайся давай! Пора.

Клаф побледнел, что-то промычал, тщетно пытаясь встать, но тело слушалось с трудом, и он смог только отползти к кровати и сесть, угрюмо взирая на Ворона. Спросонок, видно, плохо соображал.

– Кто ты такой? – снова пробормотал кузен миледи Вилирэн. – Чего тебе надо?

– Считай, я призрак, который охраняет этот замок от незваных гостей, – хмыкнул Эливерт. – Тебя ведь сюда никто не звал, верно?

Лицо Клафа становилось всё бледнее и мрачнее.

А Ворон продолжал ледяным тоном:

– Ты прекрасно понимаешь, что миледи Вилирэн пускает тебя на порог только из-за того, что у неё доброе сердце и хорошие манеры. У меня сердце не доброе, и манеры паршивые. Я скажу прямо. Утром ты уедешь отсюда. Мне насрать куда. Но дорогу в этот замок ты забудешь раз и навсегда. И, разумеется, о моей любезной просьбе никому не скажешь…

– Да кто ты такой, чтобы мне указывать! – встрепенулся Клаф.

– Тот, кто тебя не боится, – фыркнул Ворон.

– Я тоже не из пугливых! – презрительно скривился Клаф.

– А это зря…

– Что ты мне сделать можешь? – ухватившись за край постели, пьяный аристократ попробовал поднять себя с пола.