Настя обожгла таким взглядом, что он на мгновение даже о ранах своих забыл. Но тут же взяла себя в руки и, фыркнув, пригрозила шутливо:

– Ещё хоть слово об этом, и пойдёшь гулять один!

«Ладно, не хочешь о нас, тогда будем паясничать, как обычно, – мысленно вздохнул Ворон. – Только не сбегай! С тобой так хорошо!»

Эл ухмыльнулся в ответ:

– Как скажешь, мой сладкий сахар! Тогда давай поговорим… о погоде! Или о живописных окрестностях. Редкостная жара сегодня, не правда ли? Должно быть, к дождю. А тебе не кажется, что эти откормленные барашки удивительно гармонично вписываются в колоритную картину пастбища? Они прямо созданы для того, чтобы пастись на берегу этой наикрасивейшей реки, греясь в лучах этого восхитительного солнца, уплетая эту наивкуснейшую траву! Дабы мы могли в полной мере насладиться…

Настя смеялась звонко, пока он нёс какую-то околесицу, неторопливо спускаясь по тропинке к самому берегу.

– Перестань! Хватит меня смешить! – прорывалось иногда сквозь её хохот. – О, Небеса, да за что же мне всё это? Хватит!

А потом они сидели рядом на камнях. В тишине. Не говорили ничего. И даже мысли, казалось, растаяли и испарились в лучах раскалённого солнца. Смотрели на тихое движение ленивых, позеленевших вод, на степенных гусей, плескавшихся в камышовых зарослях.

Потом снова болтали о мелочах, о всякой ерунде. И Эл вдруг с удивлением понял, что, пожалуй, впервые в жизни вот так сидит и говорит обо всём на свете с женщиной, которую он жаждет. Ведь обычно все разговоры с дамами имели вполне определённую цель и должны были заканчиваться в постели.

Настя подобрала камушек, покрутила в изящных пальцах.

– А умеешь блинчик делать? – игриво усмехнулась Рыжая.

– Чего делать? – не понял атаман.

– Сейчас! – подмигнула Настя.

Соскочила с валуна, на котором они сидели, встала в позу, прищурилась и швырнула плоский камушек так, что он несколько раз отскочил от воды, оставляя на поверхности разбегающиеся круги.

– Вот так вот! Это блинчик!

– Не-е-е-е-т, это лягушка! – бурно возразил Ворон. – У нас это так называют. Я в детстве по четыре штуки, между прочим, выбивал.

– Ой, заливать! – фыркнула Настя. – Докажи!

Ворон тотчас нашёл подходящий по форме камушек, запустил, но в последний миг проклятая рана дала о себе знать – рука дрогнула, и камень, булькнув, утонул у самого берега.

– Хвастун! – поддразнила Дэини.

– Да это всё плечо! – горячился Ворон. – Вот, погоди, заживёт…

– Ну-ну… – она, смеясь, снова присела рядом, румянец горел на загорелом лице.

Настя умолкла, глядя на реку, добавила со вздохом:

– Меня Денис учил блинчики пускать, брат. Мы иногда от мамы тайком бегали на реку неподалёку от нашего дома. Она в городе грязная была, мусор всякий, купаться нельзя, а вот камушки покидать…

– А мы с Ланкой состязались… – припомнил Ворон. – Ну и, вдвоём против приятелей моих иногда. Тоже тайком, ясно-понятно. Речка у нас была чистая, но такая бурная, что нам одним туда носиться запрещали. Мама боялась, что потонем по дурости. А мы всё равно бегали. Отец за это мне хворостины давал, а Ланку грозился дома запереть до замужества… Но мы ж упрямые были, как…

– Вот и мы тоже, – улыбнулась Настя. – Так странно: разные миры, разные времена, а всё похоже. Такое чувство иногда, что мы в одном дворе выросли. Будто я тебя уже сто лет знаю…

Взгляды их внезапно встретились, и у Эливерта дыхание перехватило.

– Может… так оно и есть? – с трудом произнёс он, за усмешкой пытаясь скрыть охватившее его волнение. – А? Может, мы с тобой уже встречались?

– Где? Во сне? – фыркнула она.