Кайл раздражал уже одним только своим присутствием, хотя и вёл себя примерно. С Дэини был неизменно вежлив, но отстранён и холоден, и никаких попыток подкатить к Рыжей вообще не предпринимал. Получалось, что злиться на него не за что. Но сердцу не прикажешь.

Соур выводила из себя ещё больше чем Северянин. Она всем своим видом показывала, как ей противны все её спутники, недостойные и пятки целовать её утончённой высокородной натуре. К счастью, большую часть пути фрейлина проводила в эйлве, ведь о том, чтобы ехать верхом она и помыслить не могла. Эливерт только радовался, что она из своего экипажа нос не показывает, приходилось лицезреть её постную мину только на стоянках.

Буквально на следующий день, как покинули Жемчужные Сады, зарядил дождь, да такой унылый и затяжной, что вскоре в эйлве к Гусыне заставили пересесть и Рыжую.

Она со своей Искрой расставаться упрямо не желала. Но целыми днями мокнуть под дождём девчонке – это никуда не годится. Ей же ещё детей рожать…

Да и вообще, больным и простуженным в дороге не место.

Ясно-понятно, Настя расстроилась (Соур и у неё не вызывала симпатии), но послушалась. И теперь она тоже редко попадалась на глаза.

И это тоже, несомненно, к лучшему. Чем меньше на неё смотришь, тем спокойнее на душе.

Ох, Ворон, кому ты врёшь!

Ведь в голове всё равно мысли так и вертятся, и образ её так и сияет где-то там, в душе, перед внутренним взором. Такой смутный, неясный… Просто тень, силуэт, в огненном сиянии медных локонов. И нежный шёпот – слов не разобрать, но саму интонацию хочется слушать бесконечно, от него так тепло на сердце.

А если говорить не о его фантазиях, а о настоящем… Ворон постоянно ловил себя на ощущении, что в её голосе ему навязчиво мерещится что-то знакомое. Он всё пытался понять, кого же напоминает ему Рыжая, но никак не получалось связать воедино эти ускользающие ощущения, эти ниточки осознания. Чудилось, вот, ещё мгновение, и ухватишь суть, и поймешь, и вспомнишь, но нет… Тщетно.

Может статься, он это выдумал. Последнее время он размышляет о ней слишком часто, и она уже так глубоко проникла в его мысли, что начинает мерещиться то, чего не было, и быть не могло. И всё-таки странное ощущение, что всё повторяется, никак не проходило.

И об этом Ворон теперь думал даже чаще, чем о том, как ему хочется провести с Дэини хотя бы одну ночь. После бала всё это стало ещё острее. Элу теперь чудилось, что даже запах её кожи и волос ему знаком – сладостный аромат, который забыть невозможно, который мгновенно пробуждает в нём безумное неукротимое желание.

«Удивительно удивительная!» – как верно он тогда сказал. Она вся словно соткана из тайн и загадок. И манят они как болотные огоньки…

А не боишься в трясину угодить, а, друг Ворон? Ждешь, когда очередная гадюка ужалит прямо в сердце? Очухался, что ли? Забыл, чем закончилась твоя любовь? Коротка память!

Или… хочешь сказать, что она не такая? А?

Может, тут ты и прав, Ворон! Но тогда всё ещё хуже. Она не такая, а ты – такой! С такими, как ты, даже столь светлые создания поступают подло, потому что иного ты просто не заслуживаешь.

Куда тебе до неё? Она же… как солнца свет! Она сияет драгоценной перламутровой жемчужинкой средь грязи и дерьма. И остается чистой. Даже когда рядом проходимцы вроде тебя ошиваются. Вот ты так не умеешь! Ты сразу из своего окружения перенимаешь всё самое мерзкое – дескать, а как иначе: не я такой, все такие, весь мир не переделать.

Отцепись-ка от неё по-хорошему Ворон, не пачкай её своими грязными лапами! Оставь себе кровь и дерьмо!