- Боюсь, ваше прошение будет отклонено. Местные жители очень ревниво охраняют свои тайны. И вряд ли императора настолько заинтересует судьба какой-то девчонки из числа низших наложниц, чтобы он позволил вам – иностранке и женщине – войти на территорию дворца.

- Вот так договорились, - изумилась я. – Какой шовинизм, господин Кэмпбелл. Девчонка… иностранка… да ещё и женщина… Зачем вы меня тогда на работу принимали, если так ненавидите женщин?

- Ничуть, - возразил он. – Я в этом плане устоявшийся либерал, если можно так выразиться. Просто пытаюсь объяснить вам местные обычаи, - и добавил многозначительно: - если вы сами не в состоянии их изучить. А вам лучше бы постараться, госпожа Шмелёфф.

Намёк был более чем ясен. Я замолчала, и пока начальник (совсем как прежний мой шеф) читал мне небольшую нотацию, что к своим обязанностям надо относиться со рвением, пылом и страстью, ибо человек в погонах – это больше, чем просто человек и т.д., я смотрела на картину на стене, потому что мне совсем не хотелось смотреть на Кэмпбелла, и снова и снова перечитывала надпись иероглифами.

«Куда бежишь, если виновна? Цветет слива, красная вода течет».

Что там Дандре говорил про картину?.. Ах да, не про картину… Он говорил про бревно, что его там не было. Ну так было другое. Хм… с такой же дыркой от сучка?..

- …если что-то понадобится, - ворвался в моё сознание голос Кэмпбелла, обращайтесь. – Финансирование квартала в этом году выбрано ещё не до конца. Возможно, вам что-то нужно для работы? Лупа, пробковые шлемы? С формой, я вижу, вы разобрались? – и он окинул взглядом мои штаны и сапоги.

- Разобралась, - я поправила кобуру, которая уже натёрла мне бедро. – Да, нам много чего нужно. Я пришлю список с помощницей. Сегодня. Всего доброго.

- Имейте в виду, финансирование ограничено! – крикнул уже мне вслед Кэмпбелл.

Но я сейчас думала совсем не о пробковых шлемах. И даже не о писчем приборе попроще, чтобы не пользоваться кисточками, которые пугали меня одним своим видом. Я думала о словах инспектора, о старом дереве и картине. Сама закрыла дело, как несчастный случай, но вот что-то накатило – картина, дерево… Картине – полгода, дереву – две недели… Ерунда какая-то…

- Идём в бордель, - сказала я Алише, которая ждала меня на улице.

- Зачем? – перепугалась она.

- Да что вы все заладили «зачем? зачем?», - взорвалась я. – Надо, значит! Надо кое-что проверить.

Спорить она со мной не осмелилась, и мы отправились прямиком на улицу с красными фонарями, к центральному борделю.

В этот раз меня пропустили внутрь безо всяких препятствий, но Алиша благоразумно осталась снаружи. Впрочем, я не нуждалась в её компании – ведь вряд ли куртизанки начали бы бросаться скамейками. А их шпилек я и вовсе не боялась. Скрутить такую нежную бабочку труда бы не составило – даже если бы она была не со шпилькой, а с гранатой.

Возле знакомой комнаты со шторами-бусами я, всё-таки, притормозила и постучала по косяку.

- Входите, - послышался мелодичный голос куртизанки Нюй.

- Вы одна? – спросила я, не торопясь переступать порог.

В ответ раздался серебристо-переливчатый смех.

- Одна, одна, - насмешливо ответила куртизанка и появилась передо мной по ту сторону чуть колыхающихся бусин. – Вы решили купить меня, госпожа суперинтендант? Сожалею, женщин я не обслуживаю. Они мне не нравятся.

- Вы мне тоже не нравитесь, - не осталась я в долгу на изящное оскорбление. – Лицом не вышли. Могу я ещё раз осмотреть ту картину с мужчиной и деревом?

- Вам понравилось? – живо подхватила она. – Многим нравится, я это заметила. Люди, вообще, склонны к извращениям. Забавно, правда?