- Это, скорее, непривычно. Но вы, кстати, очень хорошо справляетесь.

- Честно говоря, я боюсь, - призналась я. – Боюсь, что сошла с ума, и все это мне мерещится. Все эти статуи богинь, волшебные зеркала, феечки над фонарями и прекрасные принцы…

Генрих пожал плечами. Его лицо едва заметно зарозовело румянцем.

- Тогда лучше не бояться, а принимать все, как есть. Вы ведь пока ничего не можете изменить и вернуть, как было? Вот и не огорчайтесь. Просто живите, - он вдруг нахмурился и с искренним удивлением сообщил: - Знаете, я и представить не мог, что меня освободит женщина, которую вытащили из другого мира, чтобы она убила моего отца.

Некоторое время мы молчали. Над кораблем пролетела огромная белая птица, какой-нибудь здешний родственник земного альбатроса. Я отщипнула ягодку того, что напоминало виноград, но было ярко-оранжевого цвета, и отправила в рот.

Виноград. Очень вкусный и сладкий виноград без косточек.

- Я соболезную, Генрих, - с искренним сочувствием сказала я. - Это тяжело.

Он усмехнулся. Одним глотком выпил вино и налил еще.

- Мы никогда не были с ним особенными друзьями, - сказал он. – У отца всегда было множество других забот. Дела государства, фаворитки, охота и все в том же духе. Я не больно-то много потерял с его смертью. Мы слишком мало знали друг друга.

- Тогда я не удивляюсь, что за четыре года он не понял, что с вами что-то не так, - сказала я. – Меня это, признаться, удивило. Вместо сына кто-то другой, а папа в упор этого не видит.

Генрих лишь рукой махнул.

- Вместо меня могли бы поставить мешок с мукой, - произнес он, - и то отец вряд ли бы понял, что тут что-то не так.

Груша действительно помогла. Съев еще один ломтик, я окончательно ожила. Обморочное марево рассеялось: день сделался свежим и легким, воздушным, очаровательным. Море было, словно с открытки.

- Интересно, что все-таки у вас могут попросить марвинцы, - задумчиво сказала я. Генрих пожал плечами.

- С учетом того, что я теперь полный нелегал с подложными документами от отца Лукаса, это может быть все, что угодно. Например, найти кого-нибудь. Или убить.

- Они же просто аналитическое агентство, - удивилась я. – Зачем им кого-то убивать?

- Вы не представляете, Людмила, насколько тонкая штука местная аналитика, - ответил Генрих. – Иногда какой-то из ее разделов требует убийства. И они очень хорошо оплачиваются.

- Что ж! – ободряюще улыбнулась я. Хотелось верить, что я сейчас выгляжу не слишком страшной. – Тогда вы будете стрелять, а я стану подавать вам патроны. А потом мы вернем вам корону, даже не сомневаюсь.

Так мы и плыли дальше, разговаривая обо всем и ни о чем и уничтожая запасы варвалинской груши. И на следующий день на горизонте показалась туманная полоска земли – Саалинский халифат.

***

В золотистой шляпке с густой вуалью, которую перед нашим отправлением принесла одна из помощниц отца Лукаса, была прорезь для глаз. Я пожалела, что в таможенном отделении нет зеркала, дотронулась было до вуали, и смуглый таможенник в белом одеянии, напоминавшем ночную рубашку с красной вышивкой по вороту, тотчас же воскликнул, растягивая гласные:

- Руки, миледи! Опустите руки на стол!

Я послушно положила руки на столешницу. Генрих предупредил меня, что со здешними господами лучше не спорить и делать все так, как они велят, иначе после таможни можно будет отправиться прямиком в тюрьму, а здесь она ничем не похожа на курорт.

- Цель приезда в халифат? – поинтересовался таможенник.

- Сопровождаю брата, - ответила я. Таможенник крутил и вертел мой паспорт в толстых пальцах, унизанных тяжелыми золотыми кольцами, разве что на зуб не попробовал, и мне с каждой минутой становилось все неуютнее. – Он инженер. Будет работать на установке по добыче олеума.