Опустив ресницы, прохожу мимо него, тайком вдыхаю запах его парфюма и едва сдерживаю слезы. В груди ноет от желания броситься ему в ноги и умолять простить, позволить мне объясниться. Но уже поздно. Нельзя. Я — чужая жена.

Чувствую, как он провожает меня взглядом, но не оборачиваюсь. Только дойдя до машины, смотрю на закрывающуюся за его спиной дверь. Он все-таки пошел подавать заявление. Он возьмет Деши в жены и всю жизнь будет одаривать ее своими ласками.

— Не думай о них, Майя, — говорит мне Валентин Борисович. — Я уверен, ты будешь намного счастливей них. Вот увидишь, все у тебя будет хорошо.

Я не гляжу на него. Это как-то неправильно — обсуждать с мужем своего бывшего жениха. Не имеет значения, по любви наш союз или по расчету. Если я буду откровенно зацикливаться на Дамире и изливать душу Валентину Борисовичу, я разбалуюсь и перестану проявлять к нему элементарное уважение. Муж — это не жилетка для нытья. Он — опора семьи, чей статус тверд, когда рядом ценящая его женщина.

— Валентин Борисович, видит Всевышний, как я благодарна вам. Вы уже сделали для меня больше, чем я заслуживаю. Я и так чувствую себя обязанной. Не надо внушать мне, что я достойна лучшего. Вы же даже не знаете, какой грех я совершила.

— Я, Майя, слишком опытен, чтобы ошибаться в людях, — отвечает он. — А в благодарность я еще очень много всего попрошу. За некоторые вещи ты меня даже возненавидишь.

Повергнув меня в замешательство, Валентин Борисович приподнимает воротник пальто, пряча затылок от ветра в спину. В растерянности мне становится неловко от возникших нескромных мыслей. Так уж меня приучили — видеть в иноверце охотника на утехи.

Я ежусь и осторожно уточняю:

— Вы же не заставите меня…

— Майя, — не дает договорить мне, — прекращай. Твое недоверие начинает утомлять. Интимный вопрос нашего брака был оговорен еще в присутствии твоих родителей. Я намеренно подсуетился с условностями церемонии, чтобы не смущать тебя требованиями обещаний разного рода. Но кое-что мне от тебя понадобится.

— Я вся внимание.

Он вздыхает, обведя взглядом ресторанчик возле ЗАГСа.

— Я уже говорил, между нашими мирами целая пропасть. Мое окружение не поймет нашего брака, если я представлю ему тебя такую. — Делает паузу, давая мне возможность переварить каждое слово. — Девочка, годящаяся мне во внучки. Измученная. Боящаяся лишний раз поднять лицо. И… твой хиджаб.

Я инстинктивно прикасаюсь к своему платку. Покрыть голову — это святое. Это демонстрация моего смирения и веры. Это часть меня.

— Я знаю, как он дорог тебе, Майя. И наверное, тебе потребуется время свыкнуться с новыми правилами. Но супруга Валентина Ярославцева должна вызывать у окружающих восторг, а не жалость. Я не хочу слышать, как о тебе шушукаются на деловых вечеринках и светских раутах. Как тебя называют дикаркой, высмеивают. Можешь воспринимать это, как театральную роль, спектакль. Дома тебе никто не запретит соблюдать традиции…

— Я поняла, — останавливаю я его и стягиваю со своей головы платок. Лицо Валентина Борисовича вытягивается от удивления. — Мне не довелось дать вам ни единого обещания во время бракосочетания, поэтому дам сейчас. Клянусь, что стану вашей гордостью, Валентин Борисович. Не огорчу и не опозорю вас ни поведением, ни случайно оброненным словом. Вам не придется стыдиться меня и беспокоиться, что из-за меня на вашу репутацию падет тень.

Он довольно улыбается и кивает. В его глазах одобрение, какого я ни разу не видела в глазах родного отца, даже когда у него был повод похвалить меня, порадоваться.