- Езжай, внученька, езжай, - и дедова клюка в бок мне ткнулась. – После на чудеса столичные дивиться станешь… ишь, учудили… развели… народ глазеет…

А глазеть было на что.

За витязем, в коем мне виделся Фрол Аксютович – от на другого кого этакая броня не взлезла б, а когда б и всперли всем миром, небось, не усидел бы в ней живой человек – и моя наставница показалася. Тоже при полном, так сказать, параде.

Коней тройка.

Черны-смоляны. Гривы подобраны и скручены бубинками, а кажная бубинка алою ленточкой перевязана. Попоны золочены. Упряжной под дугой идет, ноги выкидывая, что танцор, пристяжные к нему ластятся. Повозка на двух колесах, кажное с мой рост буде, стоит. Катятся колесы, сверкают каменьями драгоценными. А по колеинам за ними трава прорастает, да не просто трава – ружы белые…

- Вновь иллюзией балуется… - Архип Полуэктович головой покачал. – От скажи, Зослава, отчего люди в короткой жизни своей не ценят, чего имеют? И даже когда потеряют, то обретши вновь, снова забывают, что еще недавно готовы были все отдать, чтоб вернуть…

Люциана Береславовна в повозке сей – царица царицей.

В шелках азарских.

Синий.

И бирюзовый.

И серебристый.

Ветерок эти шелка тревожит, растягивает иные полотнищем, узор за узором раскрывая, а боярыня сидит бездвижна, не человек – кукла парпоровая. Лицо набеленная. Волосы башней, в коию воткнуты цианьские спицы с бубенцами да висюльками золотыми.

И хороша она.

До того хороша, что вздыхаю я… знаю, для кого рядилася. И знаю, что зазря.

А потому цокаю нашей лошадушке, чтоб шагу прибавила. До заходних ворот нам полгорода объехать надобно. Да через торговую слободу, где своих телег полно.

Проехали.

Протиснулися, когда сами, когда криком и грозьбою. И грозилася не я, но дед Михей, который зело руглив был. Ох и матюкался ж он! Люд честный ажно рот раскрывал, слухаючи. Я и то пару словесей запомнила и про себя повторила. В жизни-то всякая наука пригодится…

…за то и получила клюкою по хребту.

- Ишь, набралася, внученька! – дед Михей сопел грозно. – Где ж это видано такое, чтоб девка ругалася? Выкинь дурь из башки своей!

И по голове уж клюкою.

- Деда! – возопила я, а стражники знай, хохочут. Это мы аккурат к воротам подъехали, стало быть. – Этак ты мне весь розум выбьешь!

- Было б чего выбивать! Бабе розум, что шаленому коню свобода… и себе во вред, и другим не на пользу… а вы чего постали? Не видитя, человек домой спешит!

И ужо  страже грозится…

…ох, и языкаст он был, всем досталося, окромя царя… но ничего, пропустили и даже дороги мне пожелали доброе. Чего на сие пожелание дед Михей ответил…

- Не кривись, Зославушка… - дед Михей по бочке постучал. – Он ведь и в самом деле существует, дед Михей из деревни Корвзята, и внучка его, Михалина, младшая и самая спокойная, иные-то с Михеем не ладят. Вот и отрядила ее родня с дедом торговать, потому как бочкарь он славный, на все царство Росское известный, только не с норовом его на рынку стоять, всех покупателей ославляет, а Михалина – девушка тихая…

…и неказистая. Невысока, полновата, конопата. Глянула я на себя в зеркальце украдкою. От девка, этаких на дюжину десяток.

- И каждый третий четверг дед Михей привозит свой товар на продажу. Останавливается в «Веселой курице», у сродственника, который один готов терпеть его придирки и сквернословие, потому как сам таков. К приезду Михееву вытаскивает он флягу сливянки, которой на дня три отдыха хватает, аккурат, чтоб Михалина распродалась… после вот Михей с опохмелу злой, злей обычного, садится на телегу… на этой седмице не свезло. Привез Михей товар для одного купца, но тот торговаться вздумал, вот Михей и уперся.