– И не хотел знать! Мы с его матерью обо всем договорились еще пять лет назад. Она обещала, что сделает аборт. Все! Больше мы с ней не пересекались. Не смотри на меня так! – взрываюсь. Второй раз в жизни ору шепотом, чтобы не привлекать внимание мелкого. Первый был с его матерью и сейчас вот опять. А лишняя минута тишины с его стороны как бальзам на сердце. – Это было обоюдное решение, я не знаю, с какого перепуга она передумала и родила.

– Вы могли бы хотя бы поинтересоваться ее будущим! – шипит.

– Мы расстались!

– Это не снимает с вас ответственности!

Опять колючки свои дикобразьи выставила, дай волю – ядом напитает, чтобы всадить в меня все до единой.

– Черт, ты че такая трудная, а? Мне это было не надо! И до сих пор не надо! Я вообще сомневаюсь, что он мой сын. Тест ДНК не делал.

– Почему? – ошарашено.

Вот что "почему"? Почему не надо или почему тест не делал? Хотя ответ на все вопросы один.

– А зачем? Мать найдется, заберет сына. Все.

Откидываюсь на спинку стула. Устал. Тереблю пальцами переносицу, массирую веки. Мне бы поспать нормально, а я тут претензии выслушиваю как от всех матерей мира. 

Секретарша смотрит непонимающе и убивающее одновременно. Глаза синие с примесью зеленого. Не понять какого оттенка больше. И при этом холодные. Жесткие.

И почему ей не все равно? Могла бы проглотить и успокоиться, если на этом месте хочет остаться, а она даже понравиться мне не пытается! Ни как женщина, ни как помощница.

Матвей подбежал к девчонке, дернул ее за локоть. Она переключилась на гнома.

– Что, Матюш? – голос дрожащий, но все равно ласковый.

Глушу в себе гадское чувство собственного ничтожества. Я такой, какой есть. Все. Точка. И на то, что думает о моей ситуации эта пигалица, мне глубоко плевать! Раздула тут трагедию на пустом месте.

Пацан всовывает ей в руку самолет.

– Ты хочешь, чтобы я тоже его запустила?

Малой ошалело кивает несколько раз.

Девчонка поднимается со своего места, запускает планер, он летит плавно до дальнего угла приемной и там падает. Гном бежит за самолетиком, а эта садится, закрывая лицо руками, прячет слезы. Ну пипец.

– Стрекоза! Эй! – Касаюсь ее руки. – Ну хватит. Он же увидит. Щас тоже заревет.

Отмахивается. Касания ей мои противны. Лучше бы боялась. Хотя бы как начальника.

Прочищаю горло. Вот так и говори с секретаршами по душам. Сразу врагом народа станешь.

– Стрекоза! – повышаю голос.

Ну вот, эффективно. Убрала руки. Смотрит прямо, хоть и неприязненно. Ресницы мокрые, глаза блестящие. С ненавистью на дне.

– На подругу твою, Олесю, положиться можно? – Спрашиваю холодно. – Как няню?

– Д–да, – моргает часто. – Она хорошая. Добрая. Вы ей только скажите, что нужно делать, она справится.

– Окей. Матвей, собирайся, нам домой пора. С другой феей поедем знакомиться.

Пацан подбирает с пола только что пущенный самолетик и стоит в нерешительности.

– Хочешь, забирай самолет с собой, – предлагаю варианты, – хочешь, здесь оставь. Я еще наделаю, если надо.

Матвей обходит стол и кладет аэрогами перед стрекозой.

– Это мне? Спасибо, Матюшка! Он будет лежать здесь, – самолет перемещается на подставку под экраном монитора, – я буду смотреть на него,  думать о тебе и посылать солнечные лучики. Да, мой хороший?

Ребенок кивает, будто он именно этого и хотел, а девчонка прочитала его мысли. Она обнимает его, что-то нашептывает на ушко, а он в ответ обвивает ее ручонками за шею крепко–крепко, как родную.

Что малой в ней нашел? Он ее знает всего несколько часов, а уже люблю-не могу. Я с ним три дня возился, а кроме слез и рева ничего.