– Помните, – шепнула Катя, – вы Снежная Королева статистического управления. Ледышка, которую предстоит растопить нашему герою-любовнику.

– Герой-любовник, – нервно хихикнул Тюрин, услышав это. – Я скорее герой-мученик.

Алексей устроился в углу комнаты с блокнотом, готовый фиксировать удачные дубли и технические замечания. Остальные члены импровизированной съёмочной группы замерли у стены, стараясь не шуметь.

– Внимание, – скомандовал Михаил, отходя за камеру. – Сцена на балконе, дубль первый. Мотор!

Камера зажужжала, словно разбуженный улей. Тюрин и Ольга вышли на балкон, и ветер тут же взъерошил его аккуратно уложенные волосы, добавив образу естественной растрёпанности.

– Людмила Прокофьевна, – начал Тюрин дрожащим голосом, хватаясь за перила, словно они могли спасти его от неминуемого позора. – Я… я хотел с вами поговорить…

Ольга повернулась к нему с выражением арктической зимы на лице:

– Говорите, Новосельцев. Только быстро.

Тюрин сглотнул так громко, что Сергей поморщился, думая о качестве звука. Учитель начал мять в руках воображаемый платок, хотя по сценарию никакого платка не было:

– Вы… вы любите собирать грибы?

– Что?! – Ольга изобразила такое искреннее изумление, что даже Михаил за камерой едва сдержал восхищённый возглас.

– Г-г-риб-бы собирать… – Тюрин заикался так натурально, будто действительно стоял перед грозной начальницей, а не коллегой по подпольному кино. – П-п-подб-березовики, п-п-подосиновики, п-п-под… опята…

– Нет, – отрезала Ольга ледяным тоном. – Я к этому равнодушна.

– Это… Я вам искренне сочувствую, – Тюрин вытер вспотевший лоб, хотя на балконе было прохладно. – Это удивительно – собирать грибы, знаете… Это… Возьмем, к примеру, опят…

И тут произошло то, чего не ждал никто, включая самого Тюрина. Вместо того чтобы продолжить нести околесицу стоя, он вдруг опустился на колени перед Ольгой, продолжая бормотать:

– Они растут на пнях… Если придешь в лес…

Его руки, дрожа от волнения и адреналина, коснулись края её юбки. Ольга застыла, но не отстранилась – это было в сценарии, хотя выглядело настолько неожиданно, что Катя ахнула за кадром.

– …и тебе повезет с пнем, – продолжал Тюрин, осторожно приподнимая подол, – то можно набрать целую гору пней… ой, опят…

Его губы коснулись её колена через тонкий чулок. Ольга вздрогнула – прикосновение было одновременно нелепым и волнующим. Камера запечатлевала каждое движение, каждую эмоцию на её лице – от изумления через растерянность к чему-то более глубокому.

– Новосельцев, что вы делаете? – её голос дрогнул, теряя начальственную уверенность.

Но Тюрин уже вошёл в роль. Его поцелуи поднимались выше, к бёдрам, пока он продолжал бормотать свою грибную мантру:

– Подосиновики особенно хороши… после дождя… такие крепкие, упругие…

Ольга схватилась за балконные перила, её дыхание участилось. Строгая причёска начала распадаться, выпуская непослушные пряди. Она попыталась сохранить характер Калугиной:

– Новосельцев, немедленно прекратите! Это… это неподобающее поведение для советского служащего!

Но её протест звучал всё менее убедительно. Тюрин, воодушевлённый её реакцией, продолжал своё абсурдное восхождение, бормоча всё более бессвязно:

– А лисички… золотистые такие… растут семейками… тёплые, влажные после росы…

Его руки уже забрались под юбку, и Ольга не смогла сдержать тихий стон. Её колени дрогнули, и ноги слегка раздвинулись, давая ему больше доступа. Голова запрокинулась, открывая белую шею ветру.

– О господи, – выдохнула она, забыв о роли. – Что вы со мной делаете…