Я не сразу узнаю, кто это, но явно парень, а вот я лежу здесь голая, едва прикрыта простыней. Поэтому замираю и не шевелюсь, зато чувствую, как двигается Марат. Он откашливается и недовольно стонет, а когда отпускает меня, сразу становится холодно.

– Кир, вали отсюда! Дай поспать!

Он, кажется, вытаскивает из-под головы подушку и швыряет в брата. Обо всем я лишь догадываюсь, потому что по-прежнему притворяюсь спящей, а глаз на затылке у меня нет.

– Уже день, чувак. Я ключи от клуба потерял, дай свои, завтра верну. Хочу с девчонками завалиться туда, алкашка закончилась.

Бесит меня этот Скоморохин. До тошноты противен мне, и как только они могут быть братьями? Наверное, у них очень разные матери.

– В столе. Возьми и вали, – с угрозой в голосе произносит Марат.

Я быстро моргаю и краем глаза замечаю, что он уже сидит на кровати, закрывая меня спиной. Вот только я очень не вовремя чихаю.

– О-па, а кто это тут у нас. Извиняй, братишка. – Я слышу, как Кир подходит ближе. – Воу-воу, Ферлей, ты ли это?

Его противный смех пробирает до костей. Я не хочу оборачиваться к нему и сильнее кутаюсь в покрывало.

– Проваливай, я сказал! – Марат, судя по накалу в голосе, не шутит, что-то снова швыряет в Скоморохина.

– Да ухожу, ухожу.

Щелчок закрывшейся двери не успокаивает меня. Если зашел Кир, может зайти кто угодно, и от этого становится не по себе. Я накрываюсь с головой – хочется спрятаться и никогда не вылезать.

Но Марат вдруг забирается ко мне под одеяло. Он отбрасывает мои волосы с шеи, нежно касается меня, гладит плечи, а затем целует.

– Доброе утро, – осипшим голосом шепчет он, – или день.

Марат негромко смеется, но я все еще тупо лежу и не двигаюсь.

– Я знаю, что ты не спишь. Свалим отсюда?

Я согласна на все сто, но молчу.

– Ты помнишь, что молчание – это да?

Помню, но по-прежнему не издаю ни звука. И тотчас подпрыгиваю, потому что он, блин, щекочет меня!

Я с криками убегаю от него по кровати, по комнате. Игнорирую тот факт, что он носится за мной совершенно голый, но, когда Марат все-таки наступает на простынь – специально, гад – и та скользит вниз, замираю. Мы смотрим друг на друга в ярком свете, и я не могу оторвать глаз от его волос, которые переливаются всеми оттенками солнца. Правда, взгляд все же скользит вниз по косым мышцам, и мое дыхание сбивается.

– Пойдем в душ? – Голос подводит меня, срывается на высокие октавы.

Я вижу ухмылку на губах Марата и только сейчас соображаю, что ляпнула.

– По очереди, – добавляю смущенно.

Боже, щеки горят. Наверное, я вся пятнами пошла. Поднимаю простынь с пола и прикрываюсь – сразу легче дышать становится.

– Иди первый.

Я хочу, чтобы он уже перестал светить внушительным достоинством перед моим лицом, и так помню, что у него немаленький. Но Марат, как на грех, никуда не спешит, сверкает голой – и накачанной – задницей, берет вещи из спортивной сумки.

– Трусы не забудь, – раздраженно добавляю я и тыкаю пальцем в пол.

Те лежат там, где мы их вчера оставили. И его, и мои.

Олейник сияет белоснежной улыбкой и наглым образом подмигивает мне.

– Нет ничего постыдного в желаниях. Я хочу тебя и не скрываю этого, – он кивает вниз, и мой взгляд против воли падает, а Марат только ржет. – А вот ты…

Я молча подхожу, поднимаю его боксеры и торжественно ему вручаю. А потом заталкиваю в ванную комнату и выдыхаю наконец.

Радуюсь, когда Марат выходит из душа одетый. Заскакиваю туда быстрее пули и в спешке привожу себя в порядок. Я остаюсь довольной отражением в зеркале, но меня напрягает, что вещи не высохли. Джинсы еще ничего, а верх мокрый. Даже в тепле неуютно.