Что я творю? Почему я здесь? Похоже, Марк подумал, что я пришла, чтобы соответствовать его дебильному договору. Но я ведь… Мне нужно было совсем другое.

– Пожалуй, схожу сделаю нам какао, – вдруг разрушает напряженное молчание Камилла, о существовании которой я на несколько мгновении успела даже позабыть. – Романова, тебе с сахаром?

"Нет, не бросай меня с ним!" – хочется крикнуть в ответ, однако сил у меня хватает только на то, чтобы кивнуть.

Я безнадежна...

Мы остаётся с Марком одни. В пустой комнате, тускло освещаемой настенными лампами. За окном шумит дождь, грохочет гром. А внутри в моих ушах оглушающе стучит пульс.

– Ты из-за Санька психовала всю неделю? – тон Марка звучит серьезным, он так и не сводит меня глаз, приговождая им к месту.

– Нет… Да… Почти, – путаюсь в ответах я не зная, как вообще можно говорить о чем-то таком с Костровым.

Когда мы вообще нормально разговаривали? Я не могу даже вспомнить, чтобы наши беседы не сопровождались либо моими слезами, либо его насмешками.

Однако сейчас все по-другому. Я буквально кожей чувствую, насколько раскаляется обстановка между нами, словно заряженных молекул воздуха становится больше, они сталкиваются, грозя заискрить. Но останавливаясь в шаге от хаоса.

– Я думала, что это все твоих рук дело… – спустя недолгую паузу продолжаю, обнимая себя руками и опуская голову.

Не хочу видеть эмоций Марка, мне плевать, что он обо мне подумает. Что я ябеда? Или, как принято выражаться, крыса? Разве это должно иметь значение?

– …но как только вы с Терентьевым перестали ходить в школу, Васильков прицепился как репей. Думает, что это я виновата в вашем отстранении. Тебя и Артура. Кажется, он даже не в курсе, что случи…

– Прицепился как репей? – перебивает меня Костров, кажется, по-своему оценив мою попытку быть откровенной. Голос его пропитан напряжением. – Что это значит?

– Ну, преследовал, посылал записки с угрозами, – поднимаю плечами, продолжая говорить только правду.

Поверит ли он? Ведь Саша его друг, а я всего лишь… кто?

– Сегодня каким-то чудесным образом он подкараулил в аллее, когда я только с Костей распрощалась, – качаю головой, чтобы выбросить из нее неуместные мысли.

– А что вы делали там с этим твоим Костей? – последнее слово Костров выделяет елейным тоном, словно имеет какие-то личные предубеждения в адрес мужчины моей мамы. С чего бы вдруг?

– Он купил мне мороженое… – произношу с опаской, и вновь смотрю на одноклассника. – Марк, я не понимаю, чего ты хочешь от меня?

Мне одновременно и страшно, что Марк мог каким-то образом узнать о моих чувствах к Косте, и вместе с тем я чувствую глухое раздражение. С чего он вообще устроил тут допрос?

– По-моему несколько дней назад я ясно дал тебе знать о том, каковы мои желания.

– Но… это же полнейший вздор, – окончательно растерявшись, заявляю на выдохе. – Я всего лишь хочу тихо и мирно закончиться одиннадцатый класс и уйти. Мне не нравится играть в эти игры, это невесело.

– Мне тоже не весело, – говорит Марк и вдруг сокращает разделяющие нас метры. Он останавливается так близко, внимательно рассматривая мое лицо. Словно… видит больше, чем я хочу показать. – Ты снова плакала, у тебя глаза красные. Из-за Санька или своего… Костика?

– Костя-то тут вообще при чем, он наоборот меня успокоить пытался, – произношу запальчиво, настолько взволновало меня приближение Кострова.

Слышится скрип. Нет, не двери. Едва ли в этом роскошном доме скрипит хоть одна дверца. Так звучит скрежет зубов Марка. Он стискивает челюсть настолько, что становятся видны желваки.