В какой-то момент я решила, что совсем дуру из себя строить не нужно, хотя бы потому что есть шанс надоесть Хозяину раньше, и тогда плакала операция для Лены.

Осмотрев квартиру и немного подергав черную лакированную дверь, я пошла на кухню чего-нибудь перекусить. Только съев пару сэндвичей, я услышала звонок. Пришли стилисты. Феи, блин.

Цвет волос сказали не вернуть, больно материалы не качественные при покраске использовали. Только отращивать заново.

Не то, чтобы я расстроилась после слов стилиста, но стало неприятно. Все остальное было непривычным, но вполне приемлемым.

Макияж, одежда, обувь и косметика, которой меня усиленно учили пользоваться.

Снова возникли мысли о Золушке, наверное, поэтому стало тошно от всего этого. Потому что бал закончится, и принц превратится в жестокого тирана, который, чтобы доставить удовольствие себе, будет бить меня.

Все было хорошо ровно до того момента, пока мне не показали платье, в котором я должна предстать перед именитыми людьми на благотворительном вечере в качестве любовницы одного из богатейших людей страны.

— Я это не надену, — сразу говорю я, когда передо мной показывают красное безвкусное платье с глубоким декольте и вырезом почти до пупка. — Уберите это.

Нет, я, конечно понимаю, одевать и делать то, что хочет Хозяин дома, но выглядеть шлюхой и, по сути, позорить его? Нет, не хочу.

— Это платье выбрала секретарь Давида Марковича.

— Пусть она его и надевает. А я надену синее.

Оно было строгим, все в блестках, и очень симпатичным.

Девушка в строгом сером платье поджимает губы. Уходит из спальни, и возвращается спустя несколько минут с телефонной трубкой.

На проводе ко мне обращается женский низкий голос, от которого неприятный холодок по телу.

— На протяжении долгого времени именно я слежу за гардеробом девушек Давида Марковича для сопровождения, и вы первая пожаловались на мой изысканный вкус.

Изысканный, надо же.

— Моим нанимателем является Давид Маркович, — отвечаю в том же тоне. — Пусть он придет и сам скажет, что его устраивает это платье.

Отключаю телефон и возвращаю бледной девушке.

— Вы это зря. Она еще та сука, покоя вам не даст.

 — Разберусь, — отворачиваюсь к зеркалу и начинаю переодеваться, с неким женским тщеславием осматривая свой изменившийся внешний вид. При этом думаю о своем протесте.

В конце концов, мне все равно терпеть боль и унижение, так хотя бы выглядеть на людях буду прилично.

Легко вот так с девушками незнакомыми общаться, с ними у меня никогда проблем не возникало. А вот с мужчинами…

Они в принципе пугали меня до дрожи, а что касается Давида Марковича… То от того вообще коленки задрожали, когда стукнуло девятнадцать ноль-ноль. Скоро я его увижу, скоро я снова стану бесправной сабой.

В уже пустом, идеально чистом лофте раздается звонок телефона, а у меня трясутся поджилки. Не хочу его видеть и точно не хочу выслушивать нотации о том, что я ему не подчиняюсь.

В телефоне его голос очень спокойный.

— Выходи, — говорит он, и я, взяв сумочку, в которой лишь помада и набор влажных салфеток, спускаюсь на лифте на первый этаж. Киваю безликому консьержу и выхожу в обжигающую жару города.

От духоты перехватывает дыхание, но я, быстро взяв себя в руки, направляюсь к черной машине, у которой при полном параде стоит он. Даже интересно, почему ему костюмы подбираются с таким вкусом, а любовниц одевают, как шлюх.

Он осматривает меня с ног до головы и хмурится, когда видит все тот же темный цвет волос.

— Рассказывай, — требует он, когда машина трогается с места, а между нами остается лишь краткое расстояние, в котором я буквально чувствую его свежее дыхание.