Рядом на перроне оживлённо разговаривали две женщины – пожилая и молодая, судя по всему, бывшие некогда свекровью и невесткой.

– Я такая радая! – бесконечно повторяла молодая, обнимая пожилую за плечи.

Та вторила ей в унисон:

– А я-то какая радая видеть тебя! Ты даже не представляешь, какое это шасье – встретить родное лицо! Как мне все надоели!

– Осе привет большой передавайте! И его новой жене тоже! Скажите, шо я вас всех беззаветно люблю, у меня ближе вас никого нет!

– Передам, передам! Я сама со всеми Осенькиными дамами дружу. И даже с Людой дружу, первой его женой, так мы с ней мило дружим! – свекровь с умилением возвела очи к небу. – Он же, паразит, женщин меняет, как перчатки, я таки должна к каждой приспосабливаться! И с Лесей общаюсь, и с Аллой, от которой двойня. Но сколько вже можно?!

Наконец, объявили их поезд. Мачеха, измученная жарой и долгим ожиданием, вполголоса ворчала, что обратно надо было тоже лететь самолётом – бог с ним, с плохим самочувствием, как-нибудь перетерпели бы. Но зато (повезло, просто чудо какое-то!) им удалось выкупить места в одном купе, так что никто не побеспокоил бы их до самого окончания поездки.

Поезд тронулся. Он увозил Веру всё дальше и дальше от города "у Чёрного моря", и она тихонько плакала. Плакала горько и одновременно сладко, сама, пожалуй, не в силах толком объяснить себе причину своих слёз. Просто душа её, как губка, была насквозь пропитана этим ярким, сумасшедшим, нереальным и волшебным городом…

13. 12

1994 год

Вера открыла дверь своим ключом и, прежде чем войти в квартиру, тщательно стряхнула с зонта оставшиеся дождевые капли, а затем вытерла подошвы сапог о половичок, лежащий перед входом.

В Москву пришла безрадостная, слякотная, серая осень. Вечерами начали раньше зажигаться фонари, а по утрам всё тяжелее давалась каждая вылазка наружу, в промозглую стылость. Сидеть бы себе дома в тепле, на кухне, согреваться чайком с вареньем и грызть сушки под какую-нибудь "Просто Марию" или "Санта-Барбару"...

Верины одноклассницы все, как одна, подсели на новый молодёжный сериал "Элен и ребята", и сама Вера, не сумев остаться в стороне от всеобщей истерии, следила за перипетиями жизни французских студентов не без интереса. Собственно, как и Дина.

Бабушка, впрочем, ворчала, что этот сериал не несёт никакой идеи и оттого не представляет ценности для внучек.

– Какие-то они все... оторванные от реальной жизни, – комментировала Римма Витальевна происходящее на экране. – Об учёбе вообще не вспоминают, на уме только любовь-поцелуйчики, посиделки в кафе, спортзал и репетиции в гараже. Да и поёт эта самая Элен неважно – тоже мне певица.

Вера повесила мокрый плащ в прихожей и в изнеможении бросила сумку на стул. Она жутко проголодалась и вымоталась после семи уроков. Нагружали их в гимназии по полной программе – иной раз, приходя домой, Вера буквально не помнила себя от усталости.

Из комнаты показалось взволнованное лицо старшей сестры. Она приболела и вот уже несколько дней не ходила в школу.

– Это ты? – протянула Дина разочарованно. – А чего так рано?

– Ну извини, что побеспокоила, – усмехнулась Вера, направляясь прямиком в кухню. – Как-то неохота болтаться по улицам под дождём, знаешь ли... А в чём дело? Ты кого-то ждёшь?

– Илья должен зайти, он звонил, – со вздохом произнесла сестра. – У него занятия в три часа заканчиваются.

Илья Кондратьев, он же Иисусик – так шутя продолжала звать его Вера – был студентом Московской консерватории, как и его сестра Надя. Вера тоже планировала поступать туда после школы на вокальное отделение, и поэтому Илья частенько приглашал её с собой на концерт какого-нибудь певца или музыканта. Девочка с удовольствием соглашалась, несмотря на то, что понимала – Дина будет ревновать.