В изобилии имелись здесь и креветки, и мидии, и живые оранжево-коричневые раковины с тёмными моллюсками внутри – Вера помнила, что такие ракушки были у Таньки-одесситки в серванте, она называла их рапанами.

Один прилавок сменялся другим. Вера чувствовала себя, как в музее: столько всего здесь было интересного! Мясные ряды – парная телятина и свинина, копчёная грудинка, сало... Молочные ряды – творог, огромные влажные головы сыра, сливки, сметана, масло... Овощные ряды – табличка "НЕ МАССАЖИРОВАТЬ" на свежих помидорах... Вера с огромным удовольствием прислушивалась к диалогам между продавцами и покупателями (многие из них годы спустя ей доводилось читать в интернете как анекдоты, и если бы она не слышала их собственными ушами – то никогда не поверила бы, что все эти шутки реальны).

– Та что ж у вас яблоки такие страшные?! – возмущалась сухопарая долговязая мадам.

– Женщина, вашу внешность тоже есть куда критиковать, но я таки молчу! – с победоносным видом отбривала её продавщица.

Впрочем, среди одесского говора Вера и сама чувствовала себя, как рыба в воде. Фразочки неугомонной соседки Таньки волшебным образом всплывали в памяти, и Вера незаметно для самой себя вдруг начала говорить "нате вам", "таки да", режик" вместо "ножик", а также фирменное Танькино выражение "шо-то я не поняла" с ударением на "о". Врождённый музыкальный слух позволял ей правильно интонировать, и отец только покатывался со смеху, когда дочка изображала перед ним коренную одесситку.

К слову, о Таньке: в конце концов та встретила своего "пристойниго чоловика" и укатила с ним в Израиль.

Что интересно: из всех бывших соседей она писала письма только старой деве Варваре, с которой прежде безостановочно скандалила и враждовала. Теперь же каждое своё послание Танька начинала нежными словами: "Душа моя, дорогая подруга Варенька..."

В общем, можно сказать, что женская судьба у Таньки удалась: она ещё успела родить сына, а тот много лет спустя эмигрировал в Америку и женился там на местной даме. Внуков своих энергичная одесситка видела лишь на фотографиях да по видеозвонкам. Скайп ей, кстати, очень понравился: "Посмотрите, шо за гениальная вещь! – восторженно восклицала она. – Вроде бы у нас дома гости, а кормить их не надо".

Впрочем, знаменитым одесским юмором можно было насладиться не только на Привозе. Гуляя по Дерибасовской, садясь в трамвай, спускаясь по Потёмкинской лестнице к морвокзалу, отец с дочерью продолжали внимать перлам, которые можно было услышать в любой момент.

– Передайте на билет кондуктору, пожалуйста!

– Ай, шо вы мне мозги морочите? Зачем кондуктору билет? Он бесплатно едет!

А разговор двух кумушек, степенно прогуливающихся под ручку по Городскому саду!

– Шо слышно, говорят, Софочку наконец взяли замуж?

– Вы знаете, таки да! Только между нами – ну шо там вже осталось брать?!

…В один из дней папа привёл Верочку к Оперному театру – зданию невероятной красоты.

– Здесь, на этой сцене, неоднократно пела твоя бабушка, – сообщил он с гордостью.

Вера, поёжившись, вспомнила, что почти совсем не занималась вокалом со времени приезда в Одессу, и дала себе слово наверстать упущенное в оставшиеся дни.

Налюбовавшись дивной архитектурой театра, отец с дочерью направились к Потёмкинской лестнице.

– Это уникальное сооружение, – сообщил отец. – Взгляни: вопреки законам оптики, если смотреть сверху вниз, лестница не сужается.

С верхних ступеней открывалась прекрасная панорама Одесского залива, гавани и порта. Громов с Верой спустились к морвокзалу.