Когда гомон толпы стих, на лице всадницы, знающей, как она хороша, появилась снисходительная улыбка. Но ее глаза оставались все так же холодны. Она походила на снежную королеву, что была зла и беспощадна к несчастной девочке Герде.

– Купите! – Лесек подлетел к ней. – Всего девять золотых!

Она даже не взглянула на него. Отодвинула от себя тонким и гибким хлыстом и им же указала на шубу в моих руках.

– Эту хочу, – произнесла она высоким голосом. Один из сопровождающих ее воинов выдвинулся вперед и вытащил шубу из моих рук.

– Девять золотых, – пролепетала я, уже понимая, что платить они не собираются. Второй так же молча потянул шубу из рук Лесека. Мальчишка вцепился в нее, но его стряхнули, как мышонка.

– А деньги? – крикнул он, видя, что троица разворачивает коней. Я подлетела к Лесеку и прижала его к себе, видя, что тот готов сцепиться с наглецами.

– Пошли вон, оборванцы! – сплюнул воин, заталкивая шубу в седельную суму.

Я не удержала мальчишку, тот кинулся и повис на поводьях, не давая воину уехать.

12. Глава 12, где жизнь нас катает на американских горках

– Нам нечего есть! – в отчаянии выкрикнул Лесек. – А вы поступаете, как мародеры! Вы позорите себя! Вы шакалы, а не псы!

– Убью, щенок! – глаза воина налились кровью. Я не успела закрыть мальчишку собой. Лесека обожгли хлыстом.

– Как вы смеете! Я лорд Трезор!

Но всадники лишь посмеялись. Я держала Лесека, не давая ему кинуться вслед. Он выкрикивал проклятья в спину троицы до тех пор, пока та не скрылась из виду. В конце концов мальчишка просто разрыдался.

Подхватив свою корзину, я быстро увела Лесека с площади, где на нас глазели и не стесняясь высмеивали. Сочувствия и помощи ждать не приходилось. Никто не хотел оказаться на нашем месте.

Дорога назад оказалась тяжелой. Лесек переживал нашу неудачу. Я видела это по его посеревшему лицу, по плотно сжатым губам. По злым слезам, которые он смахивал с лица.

Я не пыталась утешить его, убеждая, что шубы не стоят наших страданий. Прекрасно понимала, что не их потеря выбила мальчишку из колеи. Он увидел, какими равнодушными к чужой беде могут быть псы. И больше всего его мучило, что издевательство над ним, последним лордом Трезором, устроили прилюдно. Он не давал мне осмотреть рану, оставленную кнутом. Кровавый след пересекал его щеку и задевал бровь. Наверняка останется шрам.

Нам достаточно было появиться на пороге, чтобы Зонда поняла, что произошло несчастье. Дети, истомившись ожиданием, бросились к корзине. Найдя в ней лишь окровавленную тряпку, которую Лесек прижимал к щеке, чтобы унять кровь, сообразили, что гостинцев нет.

– Зонда, принеси чистые тряпки. Лесека нужно перевязать.

Я стащила с него тулуп и сапоги, быстро разделась сама. Мальчишка совсем обессилел от чувственных терзаний, поэтому позволял хлопотать над собой, как над дитя. Я повела его наверх, в купальню. Знала, что горячая вода благотворно влияет если не на разум, то на тело. Я раздела Лесека и заставила переступить через борт ушата. Он, кутая бедра в кусок простыни, сел в едва теплую воду. Камни не успевали нагреть ее. Мальчик запрокинул голову на обод ушата и закрыл глаза.

Прибежала Зонда. Сунула мне тряпки, которые мы кипятили для нее. Пока я рвала их на полосы, Зонда склонилась над «братом». Меня сильно беспокоила бровь Лесека, она продолжала кровоточить и раздуваться в размерах. Наверняка левая половина его лица к утру почернеет.

– Можно я попробую? – вдруг спросила Зонда. Я непонимающе уставилась на нее. Девочка потирала руки, а между ними каталось что-то сияющее, но не материальное. Чем быстрее она потирала, тем свет становился ярче. – Я видела, как мама лечила отца, когда его сбросила лошадь. Вдруг у меня получится?