Корнелис с герцогом как по команде отвернулись, но русалки что нужно, уловили уже. У одной волосы светлеть начали, струясь по спине жидким шелком, а у второй полыхнули огнем, превращая аккуратные локоны в растрепанные кудряшки. Знать, не зря я от герцога подальше держаться решила. Желания тайные никто лучше нечисти угадать не может.

13. Глава 13

Одна русалка скользнула к Корнелису, обхватила его сзади, руками обвила, будто жить без него не может. Я видела, как движутся её губы, нашептывая, соблазняя, маня.

А вот вторая, едва шагнуть вздумала, отшатнулась тут же. Герцог уловки нечисти знал и тьму свою сдерживать не собирался. Он весь почернел - лицо, руки, истинный демон, как их в детских сказках изображать принято. Даже меня пробрало, не говоря уже о девушках. Обе с криками снова в болото бросились, обрастая мерзкими наростами.

– Что делается, что делается, – запричитал водяной, опасливо на Торнела поглядывая, да за Корнелиса прячась. – Ты уж, брат, подсоби, не дай загуби-ить.

Вот как, значит. Брат.

– Да не тронет он, если лезть не будете, - раздраженно отмахнулся Корнелис, едва держась, чтобы не броситься в болота за русалками. Смрад от водяного шел, самолично отмыть захотелось.

– Ты бы подальше встал, Алисер, а то ж брата твоего вывернет, убирать самим придется, – решила я вступиться за бедолагу.

– А коли ведьма к нам чужаков водит, так и убирает сама пусть, – оскалился водяной, показывая острые, как у хищной рыбы зубы.

Я не выдержала, клюкой стукнув, и метелочке новообращенной мысленный приказ задала. А уж ей только волю дай.

– Ай… ой…караул! – причитал резво скачущий Алисер, которого метла то и дело лупила по заду. Ничего, полезно ему, авось похудеет.

– Как же угораздило тебя? – повернулась я к Корнелису, который с открытым ртом наблюдал за разворачивающейся комедией.

– Да слюной я, – он потупился, ногой ковыряя вязкую почву.

– Он же сейчас из вредности тебя оставить велит, а я даже слово против возразить не смогу. В своем он праве.

– Что вы заладили-то, как мамочка с папочкой! – он вскинулся, сейчас похожий на загнанного в ловушку зверька. – Дерек сначала, теперь ты еще! Я один был, ясно вам? Пока великие маги по постелям разлеживались. Твой это лес, так отчего за духами я вынужден гнаться?

И столько обиды в нем было сейчас невысказанной, затаенной ото всех боли, что не выдержала я, обняла. Крепко так, чтобы не вырвался. А потом по волосам начала гладить, напевая. Мама в детстве так делала, когда я гореть начинала. Вот и мальчик сейчас горел весь.

По дорогам, оврагам, да пропастям,

По отдельным тропинкам идет.

Красна девица, с ликом исколотым,

На плече соболицу несет.

Та сначала противилась горестно,

А куснуть до сих пор норовит,

Но бросать её девице совестно,

Все несет, пока тропка бежит.

«Отпусти, я ж дрянная и мерзкая,

Я тебя извести собралась»,

Соболица, совсем уж не дерзкая,

Прегрешенья метать принялась.

«Очернила тебя перед матушкой,

Перед князем и дальней родней,

Поменяла в браслетах я камушки,

И пила твою жизнь день за днем.

Отпусти, я дрянная и мерзкая,

Меня злоба и ревность сожгла».

Но не слушала лепета девица,

Все несла, и несла, и несла.

Она знает все, помнит, оплакала,

И не держит давно уже зла.

Полыхало сначала лишь факелом,

А потом безмятежность пришла.

Всех простила, назад не воротится,

Каждый горюшка в жизни хлебнул,

Дичью стал, кто любил поохотиться,

На плаву кто бывал – затонул.

– Отпусти, слышишь! – шептала, продолжая держать зрительный контакт. – Обиду отпусти, перестань поедом себя есть. Не воротить ничего, каждому по заслугам его воздастся.