Моё сокровище.

Она скалилась мне, но я точно знал, что люди так проявляют своё внимание, нежность. Протянула мне руку, и я пошёл к ней. Запах дурманил, заставлял забывать обо всём на свете.

Там, в одном разрушенном доме, висели картинки на стенах — такие же люди, как она сейчас, с крыльями, как у неё. Но они мне не нравились. А вот она…

Я подошёл, ткнулся в ладонь, отдался чувству благости, когда она запустила пальцы мне в шерсть.

"Она божество!" — всплыло у меня в голове неизвестное слово. Но какое-то приятное, мягкое и такое огромное в своём значении. А потом… потом…

Меня ударило…

Я попятился, заскулил, на меня потекла тёмная черная вязкая жидкость. Я мотал мордой из стороны в сторону, но никак не мог избавиться от неё, она липла ко мне, проникала в шерсть, становилась частью меня.

— Кэээээйл, — позвала меня ведьма. Я поднял взгляд на неё, но она была другой. Темные глаза смотрели с укором, волосы цвета коры деревьев, не светлые, как у моей ведьмы и все в этой чёрной жидкости. Она тянула ко мне руку, а мне было страшно. — Кэйл! — позвала она вновь.

Я мотнул головой. И услышал, как скулю, но нет:

— Элли, Элли, нет, — говорил кто-то, и я понял, что это мой скулёж обретает звук, который издают люди. — Нет, малышка моя, Элинор, — я плакал.

А чёрная жидкость стекала по ней и меняла, под её личиной была моя ведьма, ту, что я искал, она тоже плакала и я кинулся к ней, но меня держало этой вязкой дрянью, я всё тянулся, тянулся. Рычал, выл, беспомощно клацал зубами, но не помогало, нет. Она держала намертво, а моя девочка становилась прозрачной, свет уходил из неё, к ней тянулись чьи-то руки и мне надо, надо их все отгрызть, вонзить свои клыки, рвать их, защитить мою прелесть.

Я почувствовал, как шерсть слезает с меня, с болью выл, скулил, но если рвётся, то я смогу выбраться из этой ловушки. И я рвался вперёд. Превозмогая, ломая когти, цеплялся даже не понимая за что, но это ничего, мне плевать. Кровь текла из ран и в какой-то момент я выдернул себя, с дикий рёвом превозмог, сдирая с себя шкуру, ринулся вперед, протянул к почти исчезнувшей ведьме… руку… схватит её за ледяные пальцы в ужасе глянул ей в глаза, но взгляд этих невероятных глаз потух, стал безжизненным и мёртвым. И только белоснежные крылья слепили меня. Я обнял её… взвыл от охватившего меня горя и проснулся.

Всё так же волком лежал в коридоре, во сне перебирал лапами так, что нещадно исцарапал весь пол.

Холодный, ледяной ужас охватил меня. Надо проверить моё сокровище! И я дёрнулся в комнату, где она спала.

Но снова страшное видение захватило её. Из глаз её текла вода. Моя драгоценность безутешно скулила во сне, металась по кровати, что-то отчаянно шептала и я видел, что ей больно.

Моя прелесть страдала!

Я заскулил и сознание человека, что был во мне, очень кстати пробудилось, заполнило меня, и я отступил себя, отдал на его милость.

— Тише, тише, — попытался сказать я, но конечно ничего кроме скулежа не воспроизвёл.

Но моя девочка-ведьма будто услышала меня и протянула руки. Я с мгновение боролся с собой, но волнение за её состояние пересилило все другие мысли. Я дал себя обнять, запрыгивая на кровать и устраиваясь рядом с ней.

— Тише… Спи, милая, спи, — прошептал с какой-то совершенно невменяемой надеждой. Нет, не заговорил, но девушка ткнулась в шерсть зверя и унялась. Я вслушался в её ставшее глубоким и ровным дыхание и позволил утонуть в моменте внезапно подаренного мне тепла.

Только вот волнение и тревога никак не оставляли меня, тянули за собой мыслями в тот страшный сон, что я видел. Хотя, чувствуя тяжесть руки девчушки, её дыхание, и ощущая невыносимую, разрывающую сердце печаль, эти мысли отходили на второй план, и я просто дал себе зарок не забыть о них, а сейчас просто окунуться в мгновение мягкости, и позволить этой приятной неге нести меня по течению, даря такое далёкое и, кажется, совершенно забытое мною чувство счастья.