– Завали ебало! – рявкаю. – Никто, сука, не смеет говорить о ней. Никто!

Гром не отступает. Не дёргается. Только качает головой, будто знал, что так и будет.

– То, что ты всё про неё стёр – это не нормально, Вар, – скалюсь на слова Грома. Исправляется: – Варис. Людей поменял. Маршруты. Офисы. Контакты. Словно её и не было. Словно ты сам хочешь забыть. Но это не работает. Не поможет.

– За помощь – спасибо. В остальное не лезь. Не твоё.

Он сжимает челюсть. Я вижу, как у него играют скулы. Он держится. Потому что знает: сейчас сорвусь окончательно.

Потому что правда больнее любого удара.

У него есть кто-то. Есть ради кого возвращаться домой. Жена. Сын. Дочь. Ему есть кого обнимать по ночам. За кого сражаться.

А я…

Я просрал свою семью.

Одиннадцатого ноября.

– Спасибо за помощь, – говорю хрипло. – Но мне пора. На встречу.

Гром не отвечает. Смотрит. Осуждающе. Глухо. Молча. Слишком много говорит взглядом.

Я поворачиваюсь. Иду прочь.

Мне похуй, что он думает.

Он живёт.

А я – нет.

Я просто добиваю то, что осталось.

Сажусь в машину. На заднем сидении тихо. Только гул мотора и редкие фразы водителя в гарнитуру.

Я смотрю в окно, но не вижу ничего. Всё сливается – здания, люди, вывески. Всё на автомате. Как и я.

В охрану никого не взял. Специально. И, сука, что бесит – покушений нет.

Никто не пользуется моментом. Никто даже не дёргается.

Стало слишком спокойно, как только я вычистил всех своих. Всех, кто знал. Кто гнил. Кто предал. Кто смотрел не в ту сторону.

Фатима…

Кроха даже тут меня опередила. Первая поняла. Предупредила.

Я прищуриваюсь. Тянет в груди. Рвёт. Не боль, а глухая пустота. Как застарелая рана.

Вытаскиваю ноут. Включаю. Без звука. На экране – она.

Кроха.

Танцует.

Зал простой. В обтягивающих шортах и майке. Улыбается. Закрывает глаза.

Глядя на неё, я будто дышать забываю. Замираю. Внутри щёлкает что-то. Странное, забытое.

Не смотрю до конца. Там потом было продолжение. Где к ней полез ублюдок Мансур.

Он решил что может забрать себе мою кроху. Она отпиздила его гантелей. Насмерть почти. В реанимацию увезли.

Моя кроха.

Встряхивает волосами, крутится, скользит по полу. Легко. Свободно. Как будто весь мир – музыка, и только она умеет в ней жить.

Сука. Жить.

«Потому что я люблю жить, Вар! Не хочу умирать!»

Блядь.

Пальцы сжимаются. Ноут дрожит в руках. Губы плотно сжаты. Горло перекрывает.

Я всё помню. Все её улыбки. Все взгляды. Даже, сука, как она дышала. Когда спала. Когда боялась. Когда хотела.

Я бы всё отдал, чтобы снова услышать, как она ругается. Как нос воротит.

Как швыряется чем-то. Чтобы хоть раз ещё почувствовать, как она смотрит. Не как все. А будто насквозь.

А теперь вот.

На заднем сидении. В машине. Один. С ноутом. С видео, которое наизусть знаю.

С женщиной, которой нет.

А она всё равно ближе всех. Даже мёртвая.

– Приехали, – сообщает водитель.

Я киваю, но не двигаюсь. Не отрываю взгляда от экрана. Перематываю к началу. Опять.

Сигарета тает в пальцах. Я могу это смотреть вечно. Могу это ненавидеть.

И всё равно включать. Потому что это единственное, что от неё осталось.

Я искал её. Искал, как ебаный маньяк. Обошёл всё. Поднял своих. Поднял чужих.

Поднял тех, кто в морги ни ногой, а потом стояли по колено в обгоревших телах. Я не ел, не спал, не дышал.

Каждый сука сантиметр обшарили. Горы. Лес. Чёрные обломки.

Семь выживших. Семь, мать их, людей. Но не она.

Но я надеялся. Держался за мысль, что если сам виноват – значит, сам и вытащу.

Но, блядь, не вытащил.

Я отправил её, чтобы спасти. Спасти от этой бойни, в которую влез. Я думал, что это правильно. Что я всё предусмотрел. Что я контролирую.