– Меня? Беспокоит ваше присутствие? – Юрий хмыкнул. – Да меня вообще не колышет ваше присутствие, но мне не нравится, что кто-то будет вмешиваться в расследование. Люцифер мой! Я ждал возвращения этого подонка двадцать лет. Да и вообще я вступил в полицию только чтобы прикончить этого гада. Так что я никому не позволю взять его раньше меня.

– Прикончить этого гада. – повторил Никита задумчиво. – Так, значит, вы собираетесь его убить. Смелое заявление в отделении полиции.

– Да мне начхать, в каком мы отделении! Я с восьми лет только и живу ради того, чтобы схоронить ублюдка, лишившего меня семьи.

Никита посмотрел на Юрия изучающим взглядом.

– И вас нисколько не беспокоит, что после этого вы сядете в тюрьму и погубите свою жизнь?

– Моя жизнь погублена в две тысяче пятом! Так что нет, меня нисколько не беспокоит, даже если после этого мне всадят пулю в башку. – прорычал, смотря полным уверенности злобным взглядом.

Никита в ответ лишь кивнул. И пошёл дальше.

–Если что, я с Юрой не согласен! – спохватился Камиль. – Я рад вашему присутствию здесь!

Никита остановился перед ним всего на секунду.

– Благодарю, Камиль Аркадьевич.

Благодарности в голосе Никиты Камиль не услышал. Всё же Юрию удалось настроить сотрудника Комитета внутренних расследований против них. Чёрт! – подумал он. – Не в том месте и не в то время оказался.

– Ты что, совсем краёв не видишь? – наехал он на Юрия, когда Никита ушёл. – Он же из Комитета внутренних расследований! – проговорил важно название организации, о которой узнал лишь сегодня.

– И чё, теперь расстилаться перед ним? – пробурчал Юрий.

– Ты сам слышал, начальство к его внешнему виду строгих требований не предъявляет, потому что таковы его условия работы на них. Раз может начальству свои условия диктовать, сто процентов важная птица! Нам бы лучше подружиться с ним.

– Вот сам и дружи, раз так этого комитета боишься! – Юрий всё ещё не мог успокоиться.

С восьми лет он только и жил мечтами о том, что однажды собственными руками убьёт Люцифера. Но стоило убийце, двадцать лет блуждавшему в тени, объявиться, как пришёл совсем зелёный юнец, чтобы взять всё под контроль. Такого Юрий стерпеть не мог.

В церкви было тихо и безлюдно. Виктор смотрел на росписи на стене и утопал внутри своих мыслей, не замечая тихое приближение к себе другого человека. Внезапно он почувствовал, что прямо за спиной кто-то есть, и резко обернулся.

– Ты ходишь всё так же тихо. – сказал, увидев друга.

– Это ты всё так же утопаешь в диалогах с собой, не замечая людей вокруг. – ответил Павел. – Пришёл попрощаться. Через пару часов уезжаю обратно в Москву.

Виктор не стал спрашивать, откуда Павел узнал, где его искать. Он бывал в этой церкви с матерью ещё в детстве, а теперь приходил сюда каждый раз, когда не знал, найдутся ли ответы на его вопросы. Росписи на стенах ответов не давали, но Виктору думалось легче, когда он на них смотрел. Павлу обо всём этом было хорошо известно, поэтому не было ничего удивительного в том, что он без телефонных звонков знал, где искать друга.

Они вышли на улицу под холодный дождь. Виктор поморщился.

– Опять. – вложил в одно слово всё негодование.

– Раньше ты любил дождь. – заметил Павел.

– Я и сейчас люблю дождь. В конце концов, я родился в Питере, и дождь для меня такая же норма, как то, что ночью на небе появляется луна. Но дождь в январе – это слишком даже для Питера.

Павел с пониманием кивнул:

– Помню, в детстве, когда на Фонтанке[1]промерзала вода, мы там играли в хоккей с соседскими ребятами. Вчера ходил по тем местам, в бассейнах из оттаявшего льда вовсю плескаются утки.