По щеке Сикс ползет слезинка. Я рад, что мы вышли на этот разговор, – и в то же время разрываюсь от жалости. Судя по всему, ей намного тяжелее, чем я предполагал.

– Я очень хотел бы все исправить. – Прижимаю ее к себе. Обычно в подобных ситуациях меня выручает чувство юмора, но здесь оно бессильно. – Мне страшно, потому что я не знаю, как снова заставить тебя радоваться жизни.

– Боюсь, что я никогда больше не смогу радоваться.

Я тоже этого боюсь. Конечно, я всякую Сикс буду любить: хоть радостную, хоть печальную, хоть злую, однако ради нее самой хочу, чтобы она была счастлива, чтобы простила саму себя, чтобы не изводила больше.

После долгого молчания Сикс вновь начинает говорить, и голос у нее дрожит.

– Такое чувство… – Она глубоко вздыхает, прежде чем продолжить: – Такое чувство, что у меня от сердца оторвали кусок и теперь во мне как будто чего-то не хватает. Внутри меня пустота, Дэниел.

Я морщусь, как от боли, и, поцеловав ее в макушку, сильнее прижимаю к себе. Не могу подобрать слова, которые ее утешили бы. Я вообще не умею подбирать правильные слова. Возможно, потому я и не спрашивал Сикс о ребенке. Ощущение такое, что она тащит на себе тяжеленный груз, а я понятия не имею, как ее от этого избавить.

– А если поговорить – станет легче? – спрашиваю я. – Ты просто никогда ничего не рассказываешь.

– Думала, тебе неинтересно.

– Интересно. Просто мне казалось, что ты сама не хочешь говорить. Если ты готова, я хочу все-все знать.

– Не уверена… Вдруг мне станет еще хуже? Хотя иногда мне и правда очень хочется все тебе рассказать.

– Так расскажи! Как проходила беременность?

– Было страшно. Я почти не выходила из дома. Сейчас понимаю: депрессия. Мне никому не хотелось говорить, даже Скай, и уже тогда я решила, что, прежде чем поеду домой, отдам ребенка на усыновление. Поэтому я ни с кем не делилась и никому из близких не рассказывала, считала, так будет легче, раз никто не в курсе. Тогда мне казалось, что это смелое решение, а теперь думаю, оно было трусливым.

Немного откинувшись назад, я заглядываю ей в глаза.

– Оно было и трусливым, и смелым одновременно. Тебе было страшно, но вела ты себя смело. А что еще важнее – ты вела себя самоотверженно.

Она улыбается. Может, я все-таки умею подбирать правильные слова. О чем бы еще спросить?

– Когда ты поняла, что беременна? Кому первому сказала?

– Была задержка. Сначала я подумала, что это все из-за перелета и непривычной обстановки. Потом пришлось купить тест. Только на нем не было значков плюс и минус, как обычно, а словами по-итальянски было написано беременна или нет. Тест показал incinta. Я понятия не имела, что это значит, и погуглить тоже не могла, потому что делала тест в школьном туалете, а телефон оставила в шкафчике. Так что после уроков я подошла к одной нашей учительнице, американке, и спросила, как переводится incinta. Когда она сказала «беременна», я заплакала. Получается, первой, кому я сообщила, была она – Ава.

– И как она отнеслась ко всему?

– О, Ава просто чудо! Я как-то сразу ей доверилась, и в первый месяц, кроме нее, никому больше и не рассказывала. Мы с ней обсудили все возможные варианты, и она даже пришла поддержать меня, когда нужно было сообщить семье, у которой я жила в Италии. При этом она совсем на меня не давила и в любой момент готова была со мной поговорить. Когда я решилась на усыновление, она сказала, что есть пара, которая хочет взять ребенка, но только так, чтобы я ничего про них не знала. Они боялись, вдруг я потом передумаю. Ава за них поручилась, и я дала согласие. Она нашла юриста и во всем мне помогала, при этом никак не пытаясь повлиять на мое решение, хоть и знала эту пару лично.