– Во имя Города и Урхкгола, – уже не так самоуверенно, не так ли, Кирилл?

Резкое движение рук вонзает кинжал в плоть. Глаза расширяются в удивлении, рот приоткрылся, чтобы что-то сказать, но только лишь хрип вырвался из легких. Кирилл Прохоров медленно оседает вниз, а я смотрю, как из него уходит жизнь. Вот он падает и его глаза окончательно стекленеют. Церемония закончилась.

Временами приходится брать управление действом в свои руки. Хорошо, что есть подстраховка на такой случай. Перехват управления моторными функциями этих жалких трусов помогает не испортить церемонию. И всем кажется, что он это сделал добровольно. Ему честь и пример остальным.

Но я то знаю.

Я подключаюсь к системе громкоговорителей, наклоняюсь и достаю кинжал из тела. Капля крови падает на одежду трупа и расплывается бурым пятном на ткани. Я поднимаю окровавленное лезвие высоко над головой.

– Старая кровь ради новой крови! – мой голос гремит, усиленный колонками зала.

– Старая кровь ради новой! – повторяет толпа вокруг меня.

Младшие священники принесли носилки, положили на них тело и унесли. Позже его сожгут в единственном крематории, точно так же как и обычных жителей. Какая ирония. Они строят из себя высший сорт, но заканчивают там же, где и их менее удачливые собратья.

– Все ради блага Города! – громко произношу я на весь зал.

– Все ради блага Города! – вторит толпа.

– Во имя Города и Урхкгола!

– Во имя Города и Урхкгола!

***

Они шли по пустынной улице в южном крае Бордертауна, освещенной желтыми фонарями. Тишину разгоняли звуки шагов и доносящийся издалека шум Города. Голос этого титана проникал далеко за его границы.

– Надо зайти к Инне, – сказал Виктор, не поворачиваясь к дочери.

Патрульные свернули в узкий проход между домами. Тропинка виляла между строениями и дворами домохозяйств. Из дворов дома выглядели еще хуже. Словно жуткие монстры, сшитые из разных, порой противоречивых частей, двух-трехэтажные дома состояли из кирпичных и бетонных остатков старых зданий. На них, словно новообразования, росли продолжения из дерева, металлических листов и прочего хлама, являя миру множество мутаций человеческих жилищ. Некоторые окна отбрасывали во двор и на испещренные шрамами стены прямоугольники света. За стеклами, там где они были, мелькали тени жителей, занятых своими делами.

Они подошли к неприметному, покосившемуся дому, первый этаж которого, сделанный из бетонных панелей, еще сохранился. Сверху над ним нависало еще два этажа, собранных из разбухших от влаги фанерных листов и деревянных балок, скрепленных кое-как стальной арматурой. Эта конструкция, несмотря на свой неустойчивый вид, держалась уже не одно десятилетие.

Торресы прошли к лестнице, ведущей в подвал и спустились к металлической двери. Виктор постучал кулаком о проржавевшее полотно, в ответ дверь громко задребезжало, сбрасывая хлопья ржавчины и старой краски. За дверью еле слышно раздались шуршащие шаги.

– Кто? – с противоположной стороны раздался приглушенный скрипучий голос.

– Инна, это Торрес! – отозвался Виктор.

– А-а-а! – протянул голос. – Сейчас!

Прошло две минуты, в течение которых за дверью можно было расслышать возню, сопровождаемую сосредоточенным бормотанием. Вскоре раздался грохот открываемых замков и дверь распахнулась наружу. Виктор отступил на шаг назад.

В проходе стояла маленькая, сгорбленная старушка, одетая в лохмотья. Скрюченные, тонкие пальцы, словно когти птицы вцепились в трость. Не седые, уже прозрачные волосы обрамляли морщинистое лицо. Энн не знала, сколько ей лет, но всегда казалось, что Инне уже больше ста. Несмотря на преклонный возраст, взгляд старушки был полон энергии и жизни, словно молодую женщину заперли в этом дряхлом теле.