– Ты знаешь почему, – глухим тоном отзывается Дэрил, и я захлебываюсь болью. Зачем он так сказал? Что это значит?

– Я не знаю! Не знаю! – голос срывается, холод обдирает горло. Мягко, но уверенно он отрывает меня от себя, напоследок крепко сжав мои пальцы.

– Береги себя, Ди, и помни…

– Что в этой игре нет никаких правил, – продолжаю онемевшими губами, смаргивая слезы, которые больше нет смысла скрывать. Дэрил их не увидит, потому что прямо сейчас он уходит, а у меня нет ни слов, ни доводов, чтобы его остановить. Мое израненное сердце тянется за ним, душа мечется и рвется на части, но разум уверенно твердит: «Отпусти».

«Отпусти»… звучит так же страшно и неотвратимо, как «никогда».

Я беспомощно смотрю, как он скрывается за спинами других солдат, пока окончательно не теряется из вида. В висках бешено бьется пульс, в глазах замерзают слезы. Может быть, однажды я смогу вспоминать этот момент без содрогания. Возможно, когда‑нибудь я научусь воспринимать всё случившееся до этого мгновения как чудовищный кошмар и спустя много лет сумею договориться с сердцем и убедить себя, что сделала верный выбор, а сейчас я не уверена даже в том, что хочу сесть в этот чертов вертолет.

Как ответ на мои мысли из ангара один за другим выезжают огромные винтокрылые боевые машины, поднимая в воздух облака снежной пыли. От грохота вращающихся лопастей закладывает уши. Я пропускаю приказ на посадку и на автопилоте двигаюсь следом за бойцами из своей группы.

Вместе со всеми поднимаюсь на борт, позволяю себя усадить на свободное место и пристегнуть. Словно в прострации, наблюдаю, как рассаживаются остальные. Слаженно, уверенно, без спешки, нервозности и лишней суеты. Короткий инструктаж, проверка связи, запуск двигателей – и плавный взлет.

Повернув голову к иллюминатору, отрешенно смотрю на удаляющийся заснеженный «Полигон», покрытый крутыми скалами и таежными непроходимыми лесами. Военные базы и прилегающие постройки с высоты приобретают четкие контуры идеального гексагона, но размещены не в центре острова (как тропический «Улей»), а в прибрежной зоне, где преобладает равнинный рельеф. Тот, кто проектировал и создавал этот проект, провел колоссальную масштабную работу, с ювелирной точностью рассчитав все особенности местности и погодных условий. С трех сторон засекреченный объект прикрывают горные массивы и леса, защищая от шквальных ветров. Опасность представляет только океан, что тоже учтено при строительстве. От самой крайней военной базы до берега пролегает как минимум два километра, что минимизирует опасность цунами и ослабляет влияние штормов и ураганов.

Отыскав взглядом мамин коттедж, я беззвучно шепчу: «Прощай» – и искренне верю, что однажды в моем сердце найдется место для прощения. Сейчас в нем только пустота и холод.

Чтобы окончательно не сойти с ума, я пытаюсь подсчитать, сколько дней и ночей провела на этом суровом острове, и раз за разом сбиваюсь, потому что в памяти остались только последние трое суток. Всё остальное словно смыло холодным прибоем.

Сверху океан кажется иссиня‑черным, остервенело вгрызающимся в каменистые берега, а «Полигон» уменьшается до размера ладони. К югу от «Полигона» я замечаю россыпь других совсем крошечных скальных островков с угрожающе торчащими острыми пиками гор. В голову внезапно приходит жуткая мысль. Что будет, если прямо сейчас у вертолета откажет двигатель и мы начнем падать? Я успею почувствовать боль? Или мое сердце разорвется от ужаса раньше, чем произойдет столкновение?

По спине пробегает холодная дрожь, горло сдавливает тревожным предчувствием. Я судорожно пытаюсь воспроизвести в памяти наш с мамой последний разговор и ту часть, где она говорила, что вертолет после взлета начнет отклоняться от курса и разорвет связь с командующим бортом. Пока ничего подобного не происходит. Мы постепенно набираем высоту, параллельно нашему летит другой вертолет. Перед ним чуть правее еще один. Остальные с моего ракурса не видно, но к взлету готовилось семь машин. Я не знаю, в какой из них находится Дэрил, и невольно задаюсь вопросом, почему мама так уверенно утверждала, что он не будет меня искать?