Наконец, господин бургомистр сделал паузу. Я послала улыбку последнему из представленных – осанистому важному мужчине, которого бургомистр отрекомендовал как начальника пожарной части. Он игриво ухмыльнулся в ответ, протянул руку, пошевелил толстыми пальцами над тарелками, потом остановил свой выбор на бутерброде с ветчиной и отправил его в рот.

Сообразив, что с официальной частью покончено, я решила последовать его примеру. Разговоры со мной завести не пытались, ограничивались дежурными фразами «Надеюсь, вы доехали хорошо?» и «Добро пожаловать!».

Пора было позаботиться о себе.

Я изучила тарелки и начала без зазрения совести угощаться. Госпожа Барбута понимающе улыбнулась и, кажется, подмигнула; вид у меня наверняка был изможденный. 

Плевать на взгляды и улыбки. Если я немедленно не поем, то упаду в голодный обморок.

– …И, наконец, позвольте представить вам самого уважаемого жителя нашего города, нашего дорогого патрона, который немало сделал для школы и горожан… – продолжал говорить бургомистр, и голос его внезапно приобрел совсем уж сахарно-масляный оттенок. – Господин Корнелиус Роберваль! 

Присутствующие расступились, из кресла в углу неторопливо поднялся и вышел на середину комнаты высокий мужчина, одетый во все черное.

***

– Господин Роберваль – глава попечительского совета. На его средства была отремонтирована школа и оборудован учительский коттедж, где вы будете жить, – разливался бургомистр.

Я мысленно выругалась. Оказывается, господин Флегг еще не закончил знакомить меня с важными горожанами. Встречу с наиважнейшим из них он отложил напоследок, и теперь я удостоилась чести быть представленной тому самому господину Робервалю, местному фабриканту и богатею с дурным характером.

Ситуацию осложняло то, что теперь мой рот был набит вкуснейшим сэндвичем с тунцом и яйцами. Я чувствовала себя неловкой и невоспитанной.

Я обреченно смотрела, как длинные ноги в отглаженных брюках и дорогих ботинках медленно шагают мне навстречу. В полной народу комнате наступила такая тишина, как будто сам король шел среди подданных. 

Я медленно подняла голову, торопливо проглотив кусок рыбы.

Господин Роберваль оказался высоким и поджарым, с бледной кожей и черными волосами, которые он зачесывал назад. Лицо у него было длинное, угловатое, с круто выдающейся вперед челюстью и тонким породистым носом. Резко очерченные скулы и глубокие линии возле рта придавали Робервалю недобрый вид. Бледный шрам на правой щеке тоже не добавлял его облику мягкости.

И у него были странные глаза. Угольно-черные, глубоко посаженные, под густыми, почти сросшимися бровями.

Его глаза не отражали свет; словно два пистолетных дула уставились на меня.

От его взгляда мороз пробежал по коже. Захотелось сделать шаг назад, хотя я не робкого десятка. Видала я людей и пострашнее, но господина Роберваля, как плащом, окутывала аура высокомерия и дурного нрава. Он смотрел на меня и как будто сквозь меня. 

Крайне неприятный взгляд. Так умеют смотреть львы. И властные люди, уверенные в своем превосходстве.

– Добрый вечер, госпожа Верден. Добро пожаловать в Крипвуд, – произнес он ровным тоном, не лишенным дружелюбия, что меня удивило. 

У него был глуховатый и довольно приятный баритон. «Дымный голос», – мелькнуло в голове. 

Моя приятельница Анна – журналистка, любит неожиданные эпитеты. Я заразилась от нее этой привычкой. И теперь, когда я нашла определение голосу господина Роберваля,  в горле запершило, как будто меня и правда окутало облако дыма – будто сигнал пожара, вызывающий острую тревогу. И даже щеки загорелись, как бывает, когда приблизишь лицо к пламени.