– Правда можно?

– Можно, я ведь вижу, что маешься. Она разворчится, конечно, но на самом деле будет тебе рада. Только обещай не задавать ей дурацких вопросов, как мне сейчас, идет?

***

Конечно, все у них было, то, о чем Йожеф спустя много лет не расскажет самой любимой из их будущих внучек. Разве о таком вообще рассказывают? Нет, эти воспоминания слишком драгоценны, слишком трепетны, чтобы делиться.

Лишь видеть отражение в любимых глазах и молчать, беречь память в сердце, согреваясь ею вновь и вновь.

Как он поцеловал ее впервые, прямо там, на крыльце, сам еще не веря, что имеет на это право. Ее губы раскрылись навстречу, сперва только позволяя целовать, а потом отвечая, робко, но с нескрываемой жаждой.

Как на руках перенес ее, чужую невесту, через чужой порог. Нетерпеливо избавлялся от множества одежек, обрывая пуговицы.

Ее совершенное в своей красоте юное тело, прохлада белой кожи, разгоравшейся под его поцелуями. И как старался он не торопиться, но сдерживаться не получалось. Она была далеко не первой его женщиной, но никогда раньше ни с кем он не умирал и не возрождался вновь.

Как потом подрагивали ресницы, отбрасывая в слабом свете лампы длинную тень, пока она пыталась отдышаться, приоткрыв искусанные губы. И вдруг распахнула глаза, взглянула неожиданно серьезно и сказала:

– Я тебе заранее должна была сказать, но побоялась. Для нас это не просто так, очень сильно на магию влияет. Она вообще на все тонко реагирует, понимаешь? Правильные эмоции во время связи помогают выровнять потоки. А до начала... взрослой жизни магия и вовсе не раскроется в полной мере.

Догадка пришла вместе с горечью, почти физически ощутимой, аж защипало под веками. Йожеф не удержался, скривился разочарованно.

– Так вот ради чего ты это сделала. Ну и как, помогло хоть? Потоки выровняла свои? Или, если надо, я готов еще разок-другой подсобить.

Злиться на нее было невозможно, особенно сейчас. Но все-таки обидно. Ведь всерьез поверил, будто такой как он мог ей приглянуться! Правда, тут уж не ее вина, что он оказался дураком.

– Пока еще нет, но мне стало гораздо легче. – Не обиделась. Наоборот, успокоилась, признавшись, устроилась поуютнее, доверчиво прижалась к нему теплым обнаженным боком. – Я это сделала потому что хотела. И не откажусь разок-другой. Все равно меня развратной считаешь, нечего терять.

– Как я могу считать тебя развратной, если ты была невинной?

– Много ты в разврате понимаешь! – фыркнула принцесса, придвинулась и зашептала в самое ухо.

Йожеф и забыл, что умеет краснеть.

– Береника! Только не говори, будто занималась этими мерзостями. Если и занималась – лучше соври.

– Мне фрейлины рассказали. Почему мерзости? Фрейлинам нравилось. А ты называй меня настоящим именем, хотя бы сейчас. Чтобы не было чувства, будто все происходит не со мной.

– Эва...

Милая, нежная, добрая Эва. Он запоздало пожалел, что снова был с ней груб. И это после того, как она ему себя подарила. Да и что он назвал мерзостями – все то, от чего и сам бы не отказался?

– Забавно, я ведь до сих пор не знаю, как тебя зовут, – проговорила она, не сдержалась и сдавленно хихикнула. – Не это ли по-настоящему непристойное поведение?

– Выходит, раньше тебе мое имя было без надобности. Я Йожеф. Йожеф Тот.

– Ты не бойся, Йожеф, я тебя защищать буду. Только дай немного времени, привыкну с магией обращаться и стану очень сильной, даже представить себе не можешь, насколько.

Как наяву он увидел пустые глаза того покойника с побелевшими ледяными зрачками и мысленно содрогнулся. Приподнялся на локте, чтобы сподручнее было на нее глядеть. Век ничего другого и не видеть бы, только это самое красивое в мире лицо. Вот бы сделать так, чтобы ей никогда не пришлось больше убивать...