Но как?

– Тебе нехорошо? Ты вся белая, – коснулся он моих плеч, заглядывая мне в лицо.

Такой родной, свой, знакомый. Любимый…

Предатель. Лжец.

Ненавижу!

И я не удержалась…

4. Глава 4

– Я видеть тебя не могу! – мой голос эхом отскочил от стен.

Павел замер, во взгляде его непонимание. Затем испуг. С лица словно схлынули все эмоции. Тело превратилось в камень. Мне даже касаться его не нужно, чтобы это заметить.

А мне больно…

Теперь не только от его предательства и непонимания. Теперь мне больно ещё от ощущения, будто я ранила его, обидела, ударила словами, когда он был таким хорошим, спокойным и окрылённым новостью о выписке!

Как, ну вот как я могу испытывать горечь сейчас, будто жалеть его? Видимо, всему виной мысли о том, как здорово бы нам сейчас было. Сколько надежд и облегчения бы испытали. Мы отпраздновали бы завтра выписку Сони, купили бы ей подарок, затем устроили бы ужин, провели время вместе.

Он наверняка так и планировал. Хотел забрать нас, чтобы всё было хорошо.

А я…

Стоп, о чём я вообще?

Я сейчас сожалею об утраченном образе, а не о настоящем человеке и наших с ним отношениях.

Всё оказалось не тем.

Мой Паша, каким я представляла его, не мог так подло поступить со мной, не мог оскорбить. И не мог сделать это едва ли не за стеной комнаты, в которой лежит его маленькая дочь.

О, наверняка они были спокойны, что она не зайдёт искать папу. Она ведь подключена к капельнице!

Дверь, интересно, по той же причине не заперли, или просто забыли? Или настолько охватила страсть, что было плевать на всех?!

А родной её назвал… Когда, интересно, сродниться успели? В перерывах от анализах Сони, череды обследований, приступов, реанимации? Когда?

Может, действительно успевал, от того в те редкие, более менее спокойные часы дома и отворачивался от меня в постели? Поэтому мог сказать, что как-то нехорошо сейчас, когда столько переживаний и Сонечка ждёт?

Будто мне было всё равно, будто слишком хотелось, будто мне до того было! Я просто, дура, наслушавшись всех вокруг, хотела создать для него вид, будто жизнь продолжается. Будто хотя бы у нас всё хорошо и будет хорошо несмотря ни на что.

И я…

Я ведь правда верила в это.

– Катя? – теперь на его лице проступило нечто мне незнакомое.

Готовится защищаться? Нападать?

Я так хотела высказать ему все свои мысли, а вместо этого… Просто принялась стирать с лица слёзы.

Горло сковало спазмом. Мне стало так плохо, что хотелось умереть.

Солнечный свет, падающий на нас из окна, казался серым.

Я не знала раньше, что так бывает, думала, так просто говорят… Но краски действительно поблекли, потеряли свой цвет.

И перед глазами поплыло.

– Я… – выдыхаю, а продолжить не могу. – Я…

– Что, – нянечка проходила мимо, или вышла на крик, мне уже плевать, – милые бранятся, только тешатся?

Она улыбалась…

Какой же кошмар.

Паша что-то ответил ей. Я не разобрала слов. И отвёл меня чуть в сторону, поближе к окну, створку которого приоткрыл, впуская свежий прохладный воздух.

– Тебе мама что-то сказала? – предположил он напряжённо.

Надеется всё же, что я ничего не знаю?

А так натурально всё, правдоподобно играет… Если бы не видела, ни за что бы не заподозрила его в чём-то!

Или я не видела?

Боже, а что, если от недосыпа и нервного напряжения, я просто сошла с ума?

Эта мысль ввергла меня в ещё больший ужас.

Или я просто испытываю то, что называют панической атакой?

Я ничего больше не слышала от биения собственного сердца, которое ощущала у себя в висках.

– Что тут у вас происходит? – голос Николаевича слегка меня отрезвил.