А мы просто научили Соню быть доброй…

Мне было очень обидно за неё тогда.

А как обидно за неё сейчас, просто не выразить!

Но надо успокоиться…

И я решила – сначала снова зайду в уборную, умою лицо, и вернусь в палату к дочери.

И вот уже подставляю дрожащие ладони под струю воды. Как в дверях вновь появляется та самая нянечка и многозначительно цокает языком.

– Да что вы, в самом деле?! – не выдержала я.

– Ой, – махнула она рукой, – что я такого сделала? Все такие нервные… Владислав Николаевич вот едва не зашиб, из сестринской вылетев. Теперь ты тут кричишь!

Николаевич, наш врач… интересно, он дал понять Павлу, что я всё видела? Как же надеюсь, что нет.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, на удивление, взяв себя в руки. Бледность и дёрганность не в счёт.

– Я кричу, потому что вы лезете не в своё дело и судите меня исходя из своих домыслов. И вообще, не видите, здесь занято!

– Так запираться надо, – фыркнула она, зайдя в кабинку, чтобы вылить в унитаз грязную воду из ведра, – а не бегать туда-сюда, как угорелая. Или ты заболела? Знаешь, – меня одарили колким, укоризненным взглядом и едва не ткнули тряпкой, – тогда дома сидела бы лучше, а не заразу разносила!

Я отступила, на долю секунды поверив, что она… собралась меня толкнуть.

– Я сделала что-то не так? – голос мой предательски задрожал. – Что вы цепляетесь ко мне? Оставьте меня в покое!

Покачав головой, вздыхая, нянечка и правда ушла. А я, ещё минуту постояв у зеркала, наконец собралась с духом и отправилась в палату дочери.

Она всё так же лежала в обнимку с зайцем. И мило беседовала с Лизой, которая зашла проверить капельницу.

Лиза вела себя, как ни в чём ни бывало. И выглядела так же.

Короткий голубой халатик, умело собранные на затылке волосы. Тоненькая, улыбающаяся, с аккуратным, вздёрнутым носиком и миндалевидными ланьими глазами…

Неужели Паша соблазнился на внешность? Они ведь даже почти не общались… Я уверена.

Когда ему было? А в больнице, при мне, их общение строилось в основном на «здравствуй» – «до свидания».

– Кать, привет! – одарила она меня улыбкой. – Ты Николаевича ещё не видела, как вас, выписывают?

Спросила про врача, чтобы проверить, рассказал он мне что-то или нет?

Выходит, про меня он им ничего не говорил… Видимо не хотел вмешиваться, за что я ему благодарна.

В ответ я отрицательно качнула головой.

– Надеюсь, что выпишет.

Как же злит, что она прикасается к моей дочери! Та ещё протягивает ей своего зайца, хвалится любимой игрушкой.

Но не устраивать ведь скандал прямо здесь. Так нельзя. Только, где бы взять сил?

На этот раз замутило меня и без хлорки. Я поспешила выйти в коридор, где сразу же столкнулась с Павлом, буквально врезавшись в его грудь.

– Родная…

Меня передёрнуло. В голове тут же всплыла картина того, как он насаживал на себя Лизу: «Родная моя… Маленькая». Как же мерзко! Да ещё вот так, на виду, буквально в паре шагов от палаты дочери.

– … ты уже здесь, – договорил он. – Всё в порядке? На тебе лица нет. Ты знаешь, что нас отпускают? Я поговорил с врачом. Операцию Соне делать ещё рано, надо, чтобы она сначала окрепла. Говорит, дома ей будет лучше, главное выполнять рекомендации и следить за её самочувствием. Так что завтра я вас заберу.

– Здорово, – улыбнулась я нервно и натянуто.

Внутри у меня всё тряслось. В горле сдавило. Мне было физически больно. И очень страшно.

Я бы хотела, очень хотела притвориться, что ничего не было. Хотя бы на время. Хотя бы ради Сони. Чтобы пережить всё в иллюзорном мире и благополучии, а не нырять в неизвестность и рушить свой мир.