Белый автомобиль сворачивает, а мы продолжаем ехать прямо.
Я не позволяю себе спать, страх, что Герман нас нагонит, не отпускает ни на секунду. Не выпуская сумку из рук, в любой момент готова сорваться с места. Но усталость берет свое, глаза предательски слипаются, и голова падает на грудь. Не знаю, сколько времени прошло, я разрешаю себе расслабиться, обняв сумку и запрокинув голову, дремлю.
Автобус медленно сбрасывает скорость, адреналин моментально выстреливает в кровь. Выпрямляюсь, оглядываюсь: придорожное кафе и многочисленные киоски.
— Стоянка двадцать минут, — оглашает водитель, в салоне зажигается свет. Неплохо бы размяться, купить воды, а главное — узнать конечный пункт. Выхожу из салона последней, задержавшись на последней ступени, втягиваю прохладный воздух. — Полторы, — слышу над ухом.
— Что? — не соображаю о чем речь.
— Билет, малохольная.
— А, да, конечно. — Лезу в карман ветровки, где отложила несколько купюр. Остальные деньги сложила в карман штанов и застегнула молнию. Водитель в очередной раз громогласно оповещает:
— Пятнадцать минут! Ждать никого не буду. Кто купит семечки, высажу сразу же.
А я, делая вид, что прогуливаюсь, иду к лобовому стеклу и читаю название города, куда мы едем. Невольно улыбаюсь воспоминаниям и своей удаче.
14. Глава 13
Лео
— Лео, — въедливый голос Велы пробивается сквозь сон. — Лео, — чувствую толчок в плечо.
— Отстань, а, — ворчу, не открывая глаз.
Слышу, как сестра набирает воздух в легкие, «отстань» ей точно не понравилось.
— Будешь со своими подчиненными так разговаривать.
— А я и разговариваю, не забывайся, сестрица.
— Сам тогда крась, — вспыхивает гневом, громко и назло стучит каблуками, выходя из спальни, чеканит шаг по каменной лестнице, спускаясь.
— Встаю, — кричу, зная, что она услышит. Приходится подниматься, вчера уснул, не успев раздеться, прилег вроде бы на минуту — и уже утро. По бокам от плотных штор пробивается ранее солнце.
— Неблагодарный. — Вела возвращается, держа в руках тюбики. Кому скажи, обхохочутся. Мужчина! Оборотень! Альфа! Красит волосы! Когда все стараются придать моложавости, я всячески себя состариваю. И эта процедура добавления седых прядей в мои от природы темные волосы бесит не меньше отращенной бороды. Вспомнив о ней, с удовольствием чешу подбородок и щеки. — Садись, знаешь же, что не один час убьем.
— Дай умыться, — сбрасываю вчерашнюю одежду в корзину для грязного белья, а в спальне противный звук кисточки о керамическую чашку тук-тук-тук. Чищу зубы, а в нос проникает ядовитый запах перекиси, громко чихаю, отчего все зеркало в зубной пасте.
— Зеркало протри.
— Да-да,— размазываю ладонью, превращая белые круглые капли в полосы.
— Садись. — Сестра ставит табурет.
— Давай быстрее. — На мои плечи ложится полотенце. Вела берет кисточку и выводит белые пряди, заматывая их в фольгу.
— Милый. — Ох, как я не люблю такое начало разговора: девяносто девять процентов из ста, что он мне не понравится. — Нужно добавить еще седины, ты слишком хорошо выглядишь для своих… Кстати, а сколько тебе? — отвлекается, и мы встречаемся взглядами в отражении.
— Чуть больше пятидесяти.
— А конкретней? Есть же документы.
— Пятьдесят второй год. Крась.
— Ты слишком хорошо выглядишь для паспортного возраста, — утверждает, хлопая меня по плечу, отчего капли краски падают мне на ступни. Берет пучок волос посередине лба и щедро проходится вонючей смесью.
— Предлагаешь носить накладной живот?
— Нет, конечно. Сутулься, что ли.
— Угу, и подволакивай ногу. Обязательно, Вел. Если бы ты не упрямилась…