У меня горят губа и щека, саднит затылок, боль в руке с каждой минутой становится ощутимей. 

Милосердов открывает холодильник, интересуется:

— Ты голодна? 

Мне не хочется есть, не хочется пить, пульсирует лишь одно желание, вернуться на полгода назад и ни за что не принимать приглашение на кофе.

— Нет.

Он достает контейнеры с едой, накладывает в большую тарелку щедрую порцию, ставит разогревать. 

— Ты убедилась, что Танюша тебе не подруга? — интересуется будничным тоном, сервируя стол на одного. Стелет салфетку, кладет нож и вилку, наполняет соком два стакана, один ставит себе, второй напротив меня. 

— Убедилась.

«А еще убедилась, что человек, клявшийся мне в вечной любви, оказался настоящей мразью» — этого я не говорю вслух.

— Это хорошо, — тщательно измельчает мясо на маленькие куски, откладывает нож, накалывает на вилку кусочек и протягивает мне. — Ешь, тебе нужно выпить обезболивающее, лучше этого не делать на пустой желудок, — покорно открываю рот, жую. — Пойми, все, что сегодня произошло, к лучшему. Мы оба поняли, что отношения в любой момент могут быть разрушены. А это значит что? — отпивает глоток сока и смотрит, ожидая от меня вопроса.

— Что?

— Что их нужно беречь. Любые отношения нужно беречь, родная. Тем более те, в которых люди любят друг друга. Ты же меня понимаешь? — и вновь взгляд, полный ожидания.

— Понимаю.

Мне ничего не остается, лишь соглашаться. Он же безумец! Тронутый на всю голову безумец! Опьяненный деньгами и безнаказанностью.

Жую очередной кусочек мяса, Герман наклонятся, подносит бокал с соком к моим губам:

— Выпей. Сейчас таблетку дам, — достает аптечку. А мой взгляд падает на тяжелый графин. — Держи. Как рука? — глотаю таблетки. К покраснению прибавляется отек и проступает синева. 

— Болит.

— До свадьбы заживет, — улыбается своей шутке. — Никогда не понимал этой поговорки, — фыркает и продолжает меня кормить. Заканчивает с обедом и пододвигает стул вплотную к моему. — Женя, родная, надеюсь, мы поняли друг друга? И ты не станешь ставить мелкие обиды выше нашей любви и нашего будущего, договорились? 

Теплая ладонь гладит мою спину и притягивает к себе, вынуждая положить голову на мужское плечо. 

— Конечно.

Хочется выть от отчаяния. Невольно вспоминаю разговор с девчонками. Предостережение, высказанное Леной, мне казалось таким глупым и далеким. Ведь в нашей голове плохое случается с кем угодно, но только не с тобой. 

— Все же не нравится мне рука. Переоденемся, и я отвезу тебя, пусть посмотрят.

Герман не оставляет меня ни на секунду. Я ощущаю себя куклой. Усаживает на кровать, сам же стягивает домашние штаны и футболку, переодевается в рубашку и брюки. Помогает мне обуться, выбрав для меня балетки. 

Мы входим в приемный покой, Милосердов держит меня за руку, переплетая наши пальцы. Обаятельно улыбается медсестре:

— Есть кто-нибудь, кто сможет посмотреть руку моей невесте? 

— Вам придется подождать. — Девушку не подкупает лучезарная улыбка, она указывает на стулья вдоль двух стен. С обеих сторон сидят люди, ожидая приема. 

— Вы не поняли, нам срочно. — Я вижу, как красная купюра, свернутая вчетверо, ложится у стационарного телефона. 

Девушка накрывает карточкой деньги:

— Сейчас уточню, есть ли у доктора свободная минутка. Вы присаживайтесь.

— Потерпи, родная, нас быстро примут.

Крепкие объятия стискивают мои плечи. Мужские губы целуют волосы, а я замечаю свое отражение в обшарпанном зеркале напротив. Обескровленные губы подрагивают. Испуг делает мои глаза еще больше, я всматриваюсь в лица сидящих напротив, ища поддержки и спасения. Герман спокоен, зарывается носом в мою макушку, шепчет: