Когда мы с Игнатом выбирали квартиру, эта, с балконом, была дороже соседней. Но мне захотелось купить именно её. Я представляла, как устрою на балконе личный уголок с ротанговым креслом и столиком, поставлю велотренажёр и буду встречать рассвет или закат, погружённая в приятные мысли, прихлёбывая чай или накручивая километры и сжигая лишние калории.

В реальности всё оказалось прозаичнее. Чай, созерцая закат, я попила от силы три раза. Но отбиться от комплекта зимних шин и прочего хлама мне всё же удалось.

У меня опять зазвонил телефон. Я отложила его на стол и села в кресле, слегка покачиваясь. Кофе уже не хотелось.

Вызов завершился, за ним последовал следующий. Лёша, психуя, пнул ногой решётку и принялся набирать мой номер без остановки. Смотрел он при этом неотрывно на окна моей квартиры, поэтому приближающуюся жену не заметил.

Таня остановилась в шаге от Лёши и сложила руки на груди. Лёха тут же сунул смартфон в карман и улыбнулся. Читать по губам я не умею, открывать окно и прислушиваться к разговору было лень, поэтому я допила остывший кофе и ушла в комнату.

Устраивать «головомойку» передумала. А вот заняться разбором вещей стоило. И решать что-то с квартирой надо, а то Игнат затихарился и не появлялся, даже на звонки не отвечал.

Я с грустью выкинула увядшие тюльпаны, оставив с десяток самых стойких. Проверила телефон, но сообщений от Глеба не было. Оттягивая наведение уборки, позвонила Ксю, но она была недоступна. Я похихикала над этим и принялась за юридическую сторону квартирного вопроса.

Всю сумму первоначального взноса за квартиру оплатил Игнат. И это было прописано в нашем ипотечном договоре. Также было оговорено, что ежемесячные платежи мы платим пополам, но с момента, как Игнат ушёл, он не выплатил ни копейки.

Продавать квартиру не хотелось, на свою я вряд ли когда-нибудь ещё накоплю. Выплатить Игнату его долю тоже не получится, потому что у меня просто нет таких денег.

Куда ни кинь, везде клин.

Я поперебирала в памяти друзей-знакомых, которые могли бы помочь мне если не финансово, то хотя бы юридически или советом. Выходило негусто. Разве что узнать у мамы Юлечки, моей подопечной. Хотя некрасиво смешивать работу с личным.

У Люды, нашего арт-психолога, муж вроде в банке работает как раз по ипотеке. Можно к ней обратиться, но тогда придётся объяснять про Игната и развод.

С Людмилой у меня были непростые взаимоотношения. Точнее, я старалась избегать общения с ней. И дело было не только в том, что женщина была достаточно категорична в своих суждениях относительно других людей и жизни в целом, что мне не нравилось. У неё была непростая ситуация в семейной жизни, свидетельницей чего стали я и Алевтина Анатольевна.

Люда, симпатичная, высокая, неглупая женщина, могла сломанным грифелем от простого карандаша нарисовать шедевр, а могла одной фразой отвернуть от общения с собой. Она была убежденной чайлдфри, на детей, занимающихся в нашем центре, смотрела с тщательно скрываемым презрением. Хорошо, что работала она со взрослыми, с родителями этих детей.

— Людмила хороший специалист, — говорила Алевтина Анатольевна. — Но к детям её пускать нельзя.

Почему её не увольняли, я не знаю. К начальнице с расспросами не лезла, пока как-то по осени не произошло одно неприятное событие.

Мы с Алевтиной Анатольевной отправились в небольшую частную галерею договариваться насчёт выставки работ наших ребят. И совершенно случайно стали свидетельницами встречи Людиного мужа с молодой и симпатичной девушкой. Характер их отношений был однозначно не трудовым, а очень и очень личным.