Эта девчонка точно напрашивается на пиздюлину. Повезло паршивке, что у нас в гостях женщина моей мечты, которую я планирую сделать госпожой Чеховской. Иначе не постеснялся бы племянницу хуями покрыть.

— Вызовите «скорую», — выдавливаю я.

— Я уже попыталась, но Лучиана запретила. Сказала, что ей нехорошо из-за съеденного в университете ланча.

— Ладно. Присмотрите за ней. Я загляну после ужина. — Замечаю дернувшийся уголок рта Бабочки и спрашиваю: — Вам смешно?

— Нет. Интересно видеть вас в образе отца, — улыбается она, делая глоток воды. — Даже удивительно, как вы все успеваете? Еще и Кристина.

Твою мать! Я стреляю взглядом в Артура и решаю, что хрен ему, а не игруху. Какого хера он про куклу Бабочке разболтал?!

— Вы тоже многое успеваете: дом, работа, индивидуальные занятия… муж…

— Муж у меня на первом месте, — колко подмечает она, приступив к ужину. — Он у меня лучший.

— Не сомневаюсь, — цежу я, растягивая губы. — Не каждый терпел бы задержки супруги на работе.

— Он знает, как сильно я люблю детей, и уважает это.

— Уважает? Поэтому у вас нет своих детей?

Улыбка исчезает с ее лица. Меркнет под натиском голой правды, что муж у нее — мудак. Этот не только над племянниками опеку бы не взял, он даже родных детей заводить не хочет. Хренов эгоист.

— Мы не спешим с этим, — отвечает Бабочка. — Я не представляю себя в декрете, а Степа часто в разъездах. Для семьи это — минус. Ребенок должен знать папу.

Вернувшаяся в обеденный зал горничная докладывает, что привезли Тимура.

— Это друг Арти, — поясняю я Бабочке, когда племянник подрывается из-за стола и бежит встречать Тимку.

— Хорошо, что у него есть друзья. В школе все сложнее, — отвечает она. — Артур там будто нарочно никого к себе не подпускает.

— Он же не дурак. Понимает, что одноклассники не ищут в нем друга. Он привлекает их своим статусом.

— Роман Алексеевич, мне кажется, вы помешаны на авторитете. Что это? Травма детства? Вы росли недолюбленным ребенком?

— Я просто понимаю, что ты для всех — пустое место до тех пор, пока не начинаешь сам себя уважать. Когда ты вкладываешься в себя, работаешь над собой, добиваешься поставленных целей, ты превращаешься в магнит. Тогда люди сами тянутся к тебе, в рот заглядывают. К счастью, Арти эту истину тоже знает.

— Я не говорила, что вы ничего собой не представляете. Мне не понравилось лишь то, что вы пытались купить меня деньгами отца… — Бабочка прикусывает язык, но слишком поздно, она уже сказала лишнее. — Извините… Мне действительно пора… — Она наспех вытирает уголки рта салфеткой, соскакивает со стула и разворачивается к выходу.

Я успеваю схватить ее за локоть, киваю кухарке и горничной, чтобы вышли, и взглядом впиваюсь в распахнувшиеся глаза Бабочки. Большие, ярко-зеленые. С затаившимся в глубине страхом предвкушения. Она боится меня. И хочет. Себе может врать, а я человеческую натуру «от» и «до» изучил. Обмануть меня не сложно, а невозможно.

— Роман Алексеевич… вызовите мне такси, — с запинкой просит она охрипшим голосом.

Я совсем не сдавливаю пальцы, но она не выбирается из тисков. Так и стоит застывшим изваянием.

Обхожу угол стола, выпрямляюсь перед ней и дотягиваюсь до ее шейного платка. Тяну за уголок, ослабляя узел и обнажая татуировку.

— Ну и зачем притворялась, что не помнишь? — улыбаюсь, вкрадчивым тоном проникая в ее нутро. — Прекрасно помнишь. Во всех подробностях.

Она сглатывает, ее дыхание сбивается. Волнуется, как маленькая девочка.

— Я тебя два года ждала, — вдруг признается шепотом, заставив меня замереть. — Надеялась, что правда заинтересовала. Увидела в тебе что-то… В любовь с первого взгляда поверила… Глупая… Что я могла увидеть в пьяном мажоре, разводящем меня на секс? Ты забыл меня на следующее же утро. Не вспомнил. Не пытался найти. У тебя был шанс. Тогда. Двенадцать лет назад. Ты его не использовал. А сейчас просто не порти мне жизнь.