- Я тебе не верю, - дрожащими губами произнесла Эйя.

Эрхан сунул ей в руки пачку бумаг.

- Читай. Здесь только часть бумаг, в том числе признания голов. И выбирай – пойдешь на плаху с ним или твоё признание будет в этой же пачке к вечеру.

Оставив растерянную мать в библиотеке, Эрхан направился прямо к королеве. В выборе Эйи он не сомневался. Бер-Госс был списан в расход уже давно. Он был для королевы что мертвец, а кому они интересны, мертвецы? Разговор с королевой не занял много времени. Вкратце он поведал о результатах расследования. Королева подтвердила его неограниченные полномочия относительно Бер-Госса. Куда больше интересовала её Эрин. Тут Эрхан принес только добрые вести.

На выходе из королевских покоев он столкнулся с Эммой-Ли. Ему снова пришлось рассказывать о путешествии, деле Бер-Госса и об Эрин. С каждым разом рассказ становился всё короче и выразительней. Заговор. Подкуп. Сообщники. Банковская система. Умница. Талантливая. Готова. Эмма-Ли тоже пожелала видеть записи.

Бледная до зелени Эйя безропотно передала ей бумаги.

- Эрхан, - умоляюще сложила руки бледная женщина. – Сынок! Обещай мне, что Бер-Госс умрет.

- Конечно, умрет, - удивился Эрхан.

- Никакого помилования?

- Государственная измена, Эйя! Тут помилования не бывает.

- Я выступлю в суде против него. Я… Только пусть его ко мне никогда не подпустят даже на метр. Он страшный человек. Он меня убьет… А я поддержу Эрин.

Юношу усмехнулся про себя. Как быстро мать отказалась и от короны, и от любовника!

Эмма-Ли настояла, чтобы спустится к бер-Госсу с ним. В принципе, Эрхан не возражал. Ему было по-настоящему приятно находится рядом с сестрой, исключительно мудрой и здравомыслящей женщиной. Кроме того, их годами связывала общая тайна.

Камера у Бер-Госса была слишком кофортна для такого негодяя, но что поделаешь – первый советник. Лексу случалось бывать (и даже сидеть) в более худших казематах. Здесь у арестанта было вдоволь воды и пищи, стол, стул, масляный светильник и отхожее место за ширмой, и даже кровать была застелена льняным бельём. На взгляд Эрхана, достаточно было охапки соломы.

- Наконец-то! – недовольно приветствовал бер-Госс гостей. – Хоть один нормальный человек! Объясните же мне, в чем меня обвиняют?

- А разве вам не сказали? – в государственной измене, - пожал плечами Эрхан.

- Чушь! – взревел бер-Госс.

- Скажете это судье.

- Судье? Разве будет суд? Я полагал, меня придушат в камере и скажут, что я умер во сне, - сухо усмехнулся бер-Госс.

- О нет! И не рассчитывай на подобную участь! Ты сполна хлебнешь позора, - Лекс перешел на свистящий шепот. – Твой род будет проклят, люди будут плевать тебе в лицо, когда тебя повезут голым в клетке на эшафот, все твои преступления, вплоть до прелюбодеяний, будут зачитаны на площади. Палач поджарит тебе пятки и вырвет язык. Ты будешь четвертован на главной площади. Чтобы другим неповадно было. Легкой смерти не жди. Тварь.

- Ты не посмеешь, - закричал Бер-Госс, вцепившись в решетку. – У тебя нет доказательств! У тебя нет свидетелей.

- Ну, ну, полно! Доказательств и свидетелей у меня столько, сколько тебе и не снилось!

- Кто, кто посмеет поднять голос против меня?

- У тебя чертовски плохая память на лица, Бер-Госс. Я удивлен. Ты до сих пор не узнал меня? Даже твой племянник вспомнил, - издевательски протянул Лекс.

- Племянник? Этот слизняк! Он посмел! Да он сам!

- Сам, сам! – успокоил его Лекс. - Он пойдет на эшафот с тобой. Только ему отрубят голову – просто и без затей.

- Кто ты? – прохрипел бывший первый советник, вцепившись в прутья решетки и вглядываясь в его лицо.