Одноклассники обступили девицу, смеялись, называли крысой, а она не сдавалась. Не собиралась покоряться.

Лайм поставил видео на паузу. Прищурился, приблизив лицо Полины и разглядывая его.

Невысокая. Хрупкая. Красивая. Глаза кажутся ярко-синими, но наверняка это игра света. Губы пухлые – наверняка мягкие. Ямочки на щеках. Не его типаж, но что-то в ней есть.

А еще она смелая. Слишком смелая. Лайм таких не любил. Нужно подумать, что с этим делать.

Он досмотрел видео до конца. В толпе одноклассников-дегенератов нашлась какая-то ненормальная, которая выбежала и закрыла ее собой. Глядя на это, Лайм испытал укол зависти, но тотчас поспешил избавиться от мыслей. Нужно сосредоточиться на этой Полине Тумановой.

Лайм хотел пойти в класс, однако не успел – ему позвонила сестра.

– Слушаю, – ответил он.

– Русик, Русик, маме сегодня плохо стало, – услышал он встревоженный  Саши. И внутри сразу все опустилось.

– Что с ней? – хрипло спросил он.

– Давление подскочило. Скорая вот только-только уехала. Едва давление сбили. Уже все хорошо… Просто… Не задерживайся после школы, хорошо? Приходи домой после школы… – Голос сестры дрожал.

– Да. Конечно. Приду. Я сейчас приду! Надо было сразу мне звонить! Как мама сейчас?

– Нормально, спит. Ей уколы поставили… Знаешь, я так испугалась. Папе позвонила.

– А он что? – безразличным голосом спросил Лайм.

– А он, как всегда, трубку не взял, – вздохнула Сашка.

– Ур-р-род. Ладно, жди, я сейчас буду!

Лайм влетело в класс, собрал вещи и, не слушая физика, который что-то кричал ему, вылетел в коридор.

Это из-за отца матери стало плохо. А он реально их с Сашкой бросил. Теперь все делает для своей Полиночки. Она реально должна получить по заслугам за то, что забрала у них с Сашкой отца. За то, что ее мамаша увела его из семьи. За каждую слезу их матери.

Ее нужно сломать. Только это его успокоит.

«Что за дерьмище ты прислал? Я заплатил бабки не за то, чтобы ее обливали и называли крысой, дебил. Жду, когда у малышки начнется по-настоящему веселая жизнь, понял?» – написал Лайм Егору.

«Понял! Все будет, не кипишуй!» – тотчас ответил тот и прислал подряд несколько стикеров. Стикеры Лайм не любил – их только тупые используют. Но стерпел. Этот осел ему еще нужен.

Закинув на одно плечо рюкзак, Лайм покинул гимназию.

***

Урок уже начался, и коридоры были пусты. Мы с Диларой добежали до женского туалета, зная, что свора Малиновской не помчится за нами – учительница никуда их не выпустит. Мы в безопасности, и нам нужно передохнуть.

 Дилара умыла лицо, выпила воду из фонтанчика и прижалась спиной к стене. Она была такой бледной, что я боялась – еще немного, и грохнется в обморок. Я тоже вымыла лицо и руки, стала сушить одежду и волосы, а Дилара молча помогала мне.

Я чувствовала себя грязной. Не из-за того, что на меня вылили воду из ведра для тряпки. А из-за того, что меня оскорбляли и унижали. Из-за того, что я не смогла дать отпор, как следует, потому что была физически слаба. Из-за того, что допустила всю эту травлю.

Приведя себя в порядок, я забралась на высокий подоконник, Дилара села рядом.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я ее. – Не думала, что вступишься.

Дилара подняла на меня темные, блестящие от слез глаза.

– Я так больше не могла, Полина. Прости, что сразу не вступилась. Я боялась. Я такая трусливая. Такая слабая. Но мне было очень страшно, очень, – прошептала она, закрывая лицо ладонью. Не хотела, чтобы я видела, как она плачет.

– Ты не слабая. Ты среди них самая сильная. Потому что единственная не пошла на поводу у Малиновской. Я уважаю тебя за это, но… Но лучше не делай так, ладно? Не нужно, чтобы они и тебя травили.