Бешено лаяли во все стороны собаки. Металась домашняя птица, взлетая необычайно высоко и падая на бегущих казачек, тащивших на руках малых детей и пихавших впереди себя тех, кто мог бежать сам.

– Бросайте всё! – пронёсся охлюпкой казак, размахивая саблей. – Не сдержим поганых!..

…Степан увидел, как, завалив плетень, незнакомые воины с разных сторон окружают жилище Корнилы Ходнева.

И лишь спустя миг догадался: татарва!.. Уже пришли! Явились!

Матрёна, став посреди двора, странным, чужим, слишком высоким голосом крикнула:

– К протоке отец велел вам! На воду!..

Иван не шевельнулся. На боку его висела сабля, за спиной – карабин.

Матрёна беспомощно посмотрела на Ивана. Потом махнула рукой и некрасиво, по-бабьи, села на ледяную землю.

– …нехай нас всех тут побьют, – сказала.

Иван, зарычав, бросился к Матрёне: поднимать её.

…с базара бежали ночевавшие там торговые люди: московские – в распахнутых кафтанах, в заломленных на затылок шапках, персидские, сверкающие ошалелыми глазами, – в чалмах, эллинские, чернявые и губастые, – в шляпах с полями.

Повсюду валялись тюки с просыпанным товаром, уздечки, сёдла, гроздья ожерелий. То медно, то серебряно мигала в разгоравшихся огнях посуда, хрустел побитый хрусталь. Из пробитой бочки лилось в жирную лужу вино, пробивая в грязном песке тонкую, чёрную дорогу.

…Разины пробежали через расстеленную дорожку дорогого сукна к протоке.

В каюке их дожидался Мевлюд.

Увязавшийся за ними жеребец Ворон недолго трусил вдоль протоки, но поперёк его пути выкатилась повозка – и, сломав ось, завалилась.

Старуха несла вдоль воды кричащего годовалого ребёнка – дитя извивалось, указывая во все стороны растопыренными пальцами.

Калечного казака на бегу спихнули в апрельскую воду; он сразу канул, будто каменный.

Дребезг, лязг, визг слились в единый тошнотворный гомон: будто над адом подняли крышку. Пестрела огненными языками вода. Черкасский колокол стал неразличим и запропал в рёве.

С протоки казалось, что черкасский люд бежит во все стороны сразу, словно земля зашаталась и стороны света спутались.

Последнее, что Степан разглядел: кто-то, будто от шума, захлопнул раскрытые ставни в курене.

…толкнулись боками с каюком, где сидели дед Черноярец со старухой, их невестка, прочая разномастная сопливая Черноярцева поросль, самый старший средь которых был Ванька, а самый малой – меньше годочка, у невестки на руках; лез по матери, как по дереву, хватая её то за губу, то за ухо.

Протокой вышли на большое донское теченье. Погнали на самую средину, торопясь отстать подальше от берегов, чтоб не побили из луков.

Смертный гомон так и висел над ними, не отставая, кружа, изводя жутью.

…только за излукой – Мевлюд на удивленье ловко, хакая, грёб, – шум начал ослабевать. Лишь по воде будто бы тёк тихий гуд.

На ещё заснеженных берегах изредка показывались за камышами конные татары, но стрел не тратили.

…вскоре стал различим плеск воды. С берега раздалось стрекотанье одинокой птицы.

Матрёна смотрела в сторону невидимого уже, но дымящего пожарами Черкасска. Яков не шевелился. Мевлюд безмолвно плакал, не утирая слёз.

…Каюки и струги убегавших растянулись на несколько вёрст.

Одни отставали, другие гнали вперёд.

В рукавах и протоках расходились кто куда считал верней.

За Разиными так и шли Черноярцы; грёб Иван. Он рос длинным, рукастым, очень сильным, но в их каюке было больше людей.

Старуха Черноярца сидела, как чёрная безглазая птица.

…раздался выстрел; следом – крики; свист стрел; снова крики…

Разины пошли рукавом, уходя от засад.

Навстречу им выгребли Минаевы. Молча, как онемевшие, замахали руками, указывая на правый берег, в камыши.