– Очень хорошо. Я рад, что все пресчастливо обошлось, – сказал куратор. – Пройдемте, сударь вы мой, в кабинет, – жестом памятника с Октябрьской площади, характерным и запоминающимся, он указал на очередную высокую дверь. – Извольте. Там нам будет удобнее-с.

В кабинете оказался еще один монструозный диван, и хозяин квартиры усадил Кутасова на него. Пружины мягко приняли вес Микки, спинка вежливо обняла его с двух сторон, а боковой валик удобно лег под локоть. Комфортно, черт возьми… – умели же делать.

Сам куратор уселся в кресло, пододвинутое к столу с зеленой бархатной подложкой. За спиной хозяина располагался высокий, плотно набитый книгами шкаф. Книги вообще были везде: помимо полок, лежали на столе, громоздились высокими стопками на полу. Не считая книг, кругом имелось много разного прочего эстетического хлама: часы с тяжелым маятником на стене, фарфоровые фигурки на тех же полках, странные перетянутые колбы, наполненные песком, и прочее…

– Ну-с, молодой человек. Будем знакомиться по-настоящему, – сказал хозяин, отодвигая в сторону массивный альбом с глянцевой суперобложкой и укладывая руки с толстыми пальцами на суконную столешницу.

Кутасов кивнул. Небольшой кабинет освещался лишь лампой, стоящей на столе куратора, ее зеленый абажур отправлял поток теплого света вниз на палевый ковер. Микке было уютно, пахло старой бумагой, кожей, занавеска на открытом окне, впуская влажный уличный воздух, успокаивающе качалась.

– Мои соседи знают меня, как Порфирия Карловича Пельца, астрофизика: преподавателя и лектора – находящегося нынче на заслуженной пенсии, – куратор говорил неспешно, размеренно, акцентируя сказанное кивками тяжелой головы. – Вы зовите меня так же, меня это очень устраивает, совершенно незачем испытывать ваши голосовые связки. А вы, будем считать, для всех… хм тутошних, мой юный коллега, студент или аспирант… С вашим досье, милостивый государь, я уже самым тщательным образом ознакомился, сделал на ваш счет кое-какие выводцы, но они, конечно, пока очень и очень предварительные. Хе-хе. Что могут сказать о человеке сухие документы? Ну да это ничего-с. День за днем мы познакомимся с вами получше и решим, какие шаги нужно будет нам предпринять, чтобы вернуть вас в лоно, так сказать, цивилизованного мира. Такой план… А пока вам нужно будет следовать правилам, которые я для вас установил и озвучил.

– Какой кстати у меня определен срок на Эрде? – решился спросить Кутасов. – Из приговора я не очень это понял. Извините, Порфирий Карлович. Я был очень расстроен, ошеломлен и как-то… упустил эту существенную деталь.

– В том-то и дело, сударь вы мой, дорогой Микка Вацлавич, – куратор сплел пальцы на зеленом поле столешницы и перенес вес тела на локти. – В том-то и дело-с! У вас установлено наказание с оговоркой, а это означает именно то, что срок вашего пребывания под моей опекой не определен каким-либо временным промежутком и будет зависеть исключительно от собственных ваших успехов в исправлении. Поэтому будьте готовы к продолжительному нравственному труду над собой. Кропотливому, внимательному, взыскательному. Если на это потребуются годы-с, что ж, – значит, мы с вами, батюшка вы мой, используем их с пользой, а я постараюсь, чтобы вы о них в своей дальнейшей судьбе вспоминали без сожаления.

Кутасов взглянул на массивное, дородное лицо куратора: широкий лоб, большой орлиный нос над чувственным ртом, вытянутые уши, – оно полностью соответствовало его круглым плечам, его мощной и при этом рыхлой фигуре. Весь он напоминал слона, или кутавра… или другое крупное и медлительное животное. Стоило только не забывать, что эти создания лишь выглядят неповоротливыми и потому добродушными. Они могут очень легко раздавить зазевавшуюся козявку – случайно или в гневе. Неужели от этого мясистого библиофила и собирателя бесполезных древностей будет зависеть вся его судьба?